«Неистовый Роланд.

Жптнхмб хуреиб

«Неистовый Роланд» был начат Ариосто в 1506 г. и впервые напечатан в 1516 г. В этом первом издании поэма имела 40 песней. В 1521 г. вышло ее второе, исправленное издание, много раз перепечатывавшееся без разрешения автора. Между тем Ариосто продолжал работать над поэмой и добавил к ней еще 6 песней. В своем окончательном виде поэма была напечатана за год до смерти автора, в 1532 г. Поэма Ариосто построена как продолжение поэмы Боярдо, которой Ариосто был очень увлечен, как и все его современники. Он начинает повествование с того места, на котором оно обрывается у Боярдо, выводит тех же персонажей в тех же положениях. Вследствие этого Ариосто не приходится знакомить читателей со своими героями. Справедливо было замечено, что для Ариосто поэма Боярдо как бы играла роль традиции, из которой эпический поэт брал персонажи и сюжетные мотивы.

Ариосто заимствует у Боярдо также и приемы сюжетного построения своей поэмы. Композиция «Неистового Роланда» основана на принципе неожиданных переходов от одного эпизода к другому и на переплетении нескольких линий повествования, получающем подчас необычайно причудливый, почти хаотический характер. Однако хаотичность поэмы Ариосто мнимая. На самом деле в ней царит сознательный расчет: каждая часть, сцена, эпизод занимает строго определенное место; ни одного куска поэмы нельзя переставить на место другого, не нарушив художественной гармонии целого. Всю поэму в целом можно сравнить со сложной симфонией, которая кажется беспорядочным набором звуков только немузыкальным или невнимательным слушателям.

В сложном и многопланном сюжете «Неистового Роланда» можно выделить три основные темы, которые сопровождаются множеством мелких вставных эпизодов.

Первая тема - традиционная, унаследованная от каролингского эпоса - война императора Карла и его паладинов с сарацинами. Эта тема внешне охватывает весь лабиринт событий, изображаемых в поэме. В начале поэмы войско сарацинского царя Аграманта стоит под Парижем, угрожая столице могущественнейшего христианскою государства. В конце поэмы сарацины разбиты, и христианский мир спасен. В промежутке изображено бесчисленное множество событий, участниками которых являются рыцари обоих враждебных войск, периодически выезжающие из своих станов. Уже один этот факт имеет немалое композиционное значение в поэме: он связывает разрозненные нити ее эпизодов. Самая тема борьбы христианского мира с языческим не имеет для Ариосто того принципиального идеологического значения, какое она получит впоследствии у Тассо. Правда, он относится к ней серьезнее, чем Пульчи и даже Боярдо, потому что он хочет поднять рыцарский престиж своих героев. Тем не менее Ариосто трактует некоторые эпизоды войны шутливо, иронически.

Вторую тему поэмы составляет история любви Роланда к Анджелнке, являющейся причиной его безумия, которое дало поэме Ариосто ее наименование. Роланд следует по пятам за ветреной и жестокой красавицей-язычницей, становящейся яблоком раздора между христианскими рыцарями. Во время своих скитаний Анджелика встречает прекрасного сарацинского юношу Медора, тяжело раненного. Она ухаживает за ним, спасает его от смерти и влюбляется в него. Роланд, преследуя Анджслику, попадает в лес, в котором незадолго до того Анджелика и Медор наслаждались любовью. Он видит на деревьях вензеля, начертанные влюбленными, слышит от пастуха рассказ об их любвн и сходит с ума от горя и ревности. Безумие Роланда, изображенного в согласии с традицией самым доблестным из рыцарей Карла Великого, является как бы наказанием за безрассудную страсть к недостойной его Анджелике. Эта тема разработана Ариосто с подлинным драматизмом и местами с психологической тонкостью. Однако финальный эпизод этой истории носит комический характер: утерянный Роландом рассудок Астольф находит на луне, где рассудок многих людей, потерявших его на земле, хранится в склянках, на которых наклеены ярлыки с именами владельцев. Зато человеческую глупость, замечает Ариосто, на луне найти невозможно: она вся остается на земле.

Третья тема поэмы - история любви молодого сарацинского героя Руджеро к воинственной деве Брадаманте, сестре Ринальдо. Союз Руджеро и Брадаманты должен положить начало княжескому дому Эсте: поэтому Ариосто излагает их историю особенно обстоятельно. Эта тема вводит в поэму чрезвычайно обильный сверхъестественный, фантастический элемент.

Помимо трех основных тем, в поэме содержится множество других героических и романических эпизодов, в которых участвует огромное число лиц. Общее количество персонажей поэмы доходит до двухсот. Среди них встречаются волшебники, феи, великаны, людоеды, карлики, чудесные кони, чудовища и т. д. Чередуя эпизоды, Ариосто смешивает серьезное с шутливым и непринужденно переходит от одного тона повествования к другому; стили комический, лирический, идиллический, эпический перемежаются в зависимости от хода рассказов. Ариосто боится однообразия и монотонности: потому он часто в одной песни объединяет трагическое с комическим. Так, в 43-й песни печальная история смерти Брадаманты стоит рядом с двумя шутливыми рассказами о женских обольщениях.

Основным стилистическим моментом «Неистового Роланда» является ирония. Уже Боярдо применял ее, повествуя о необычайных подвигах и приключениях рыцарей. Ариосто идет дальше Боярдо по этому пути. Он усваивает последовательно ироническое отношение к изображаемому им фантастическому миру чудес, подвигов и рыцарских идеалов. Критическое сознание поэта-гуманиста, уверенного в реальности мира и человека, свободного от суеверий и религиозных предрассудков, естественно, иронизирует над средневековым материалом, разработанным в его поэме. Ариосто непринужденно играет этим материалом, постоянно напоминая о себе читателю критическими замечаниями, обращениями и т. п. Говоря о сверхъестественных вещах, он их нарочито материализует, вскрывая этим их абсурдность. Таково, например, описание борьбы Роланда с морским чудовищем. Рисуя посещение Астольфом подземного мира, Ариосто недвусмысленно пародирует . Жестокосердые красавицы, подвешенные в наказание за свою холодность в пещере, полной огня и дыма, явно пародируют эпизод Франчески да Римини. Когда Астольф приходит в рай, ему дают пищу и постель, а его лошадь ставят в конюшню; Астольф с наслаждением ест райские яблоки, замечая, что Адам и Ева заслуживают снисхождения и т. д.

При всем своем скептицизме и иронии Ариосто не осмеивает рыцарства. Напротив, он пытается вскрыть положительные моменты в рыцарской этике, культ высоких человеческих чувств - верности, великодушия, храбрости, благородства. Он наделяет рыцарство положительным, гуманистическим содержанием, снимая с него обветшавшие феодальные покровы и разоблачая своей иронией призрачность возрождения отживших форм рыцарского быта.

«Неистовый Роланд» - несомненно крупнейшее поэтическое произведение позднего итальянского Возрождения. Это своего рода поэтическая энциклопедия итальянской жизни начала XVI в., отразившая с исключительной широтой все противоречия эпохи начавшегося распада феодального мира, все культурные завоевания общества, сбросившего с себя путы средневековой схоластики, жизнеотрицания и аскетизма. Основной художественной задачей Ариосто является показ величия, богатства, многообразия и красоты земной жизни, создание светлой, гармонической картины этого земного мира, населенного радостными и прекрасными образами. Как истинный ренессансный художник, Ариосто как бы заново открывает для поэзии мир и человека, освобожденного от всяких стеснительных оков. Погружая своего читателя в мир поэтического вымысла, он в то же время не уводит его от действительности, а напротив, стремится усилить своим ироническим повествованием некоторые элементы этой действительности. В этом смысле можно говорить о реалистической направленности фантастической поэмы Ариосто.

Многие прогрессивные устремления эпохи Возрождения нашли отражение в творчестве Ариосто. Поэт страстно протестует против бесконечных, несправедливых, захватнических войн, раздирающих на клочки и поливающих кровью «несчастную Италию» (песнь XVII); он выражает свое глуббкое сочувствие страдающему от этих войн народу:

Ах, вечно несчастливый,

Там за овец считается народ,

Где в том тиран зрит пользу нечестивый!

Он выражает отвращение к появившемуся в его время огнестрельному оружию, орудию массового уничтожения людей, восклицая:

Тот - самый злостный, лютый лиходей

Из всех, каких знавали только люди,

Кто изобрел столь гнусный род орудий!

Как истинный патриот, он больше всего мечтает видеть Италию свободной от «варваров», т. е. иностранных завоевателей-хищников. В ряду борцов за национальное единство Италии Ариосто принадлежит почетное место наряду с Данте, Петраркой и более поздними поэтами-патриотами конца XVIII и первой половины XIX в.

В качестве придворного поэта Ариосто был вынужден прославлять своих «августейших» покровителей, феррарских герцогов Эсте. Но с какой горькой иронией он говорит об этих хорошо оплачиваемых монархами славословиях: «Эней не был так благочестив, Ахилл так могуч и Гектор так горд, как гласит предание, и им с успехом можно было бы противопоставить тысячи и тысячи других людей. Но дворцы и поместья, раздаваемые их потомками, заставили почтенные руки писателей воздать предкам такие великолепные и бесконечные почести».

С язвительной иронией Ариосто всегда говорит о религиозных представлениях, о набожности, аскетизме, святости и т. д. В VIII песни он дает совсем боккаччевскую сценку, изображающую, как некий «святой отшельник» усыпляет попавшую к нему в руки Анд-желику, чтобы дать волю своим «хищным желаниям». А в песни XIV он в исключительно резких тонах рисует «гнусную свору» монахов, в обители которых царят «Скупость, Зависть, Гнев, Жестокость, Лень с Обжорством и Гордыней»; он называет этот монастырь адом, «где песнь звучит господня». Такие выпады против церковников и монахов связывают Ариосто с антиклерикальной традицией итальянского гуманизма XIV и XV вв.

Как поэт-гуманист, Ариосто воспевал красоту и доблесть человека, изображая любовь сильным, естественным чувством, являющимся источником «великих героических деяний». Так выразился о нем знаменитый ученый Галилей, высоко ценивший искусство Ариосто. В творчестве автора «Неистового Роланда» поражает зрелость чувств, исключительная полнота восприятия жизни, выразительность конкретных деталей, умение придать своим поэтическим видениям невиданную дотоле материальную ощутимость, конкретность - все черты зрелого ренессансного искусства, достигшего своей высшей точки.

Ренессансная полнокровность творчества Ариосто находит выражение также в поэтической форме его поэмы. Она написана великолепными, звучными, певучими октавами, которые за свою красоту издавна получили в Италии название «золотых октав». При всей их кажущейся легкости и непринужденности, эти октавы являются результатом долгой, кропотливой работы, явственно заметной при сопоставлении первого издания поэмы с окончательным. Такими же качествами отличается язык Ариосто, необычайно ясный и конкретный, лишенный всяких риторических прикрас.

Поэма Ариосто оказала большое влияние на развитие европейской поэзии, в особенности жанра шутливой поэмы. С традицией этого жанра в различной степени связаны были («Орлеанская девственница»), Виланд («Оберон»), Байрон («Дон-Жуан»), Пушкин («Руслан и »).

Если домашнее задание на тему: » «Неистовый Роланд» оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.

Свежие новости

Категории

Новости

Рейтинг сочинений

Имя существительное. Насыщение текста существительными может стать средством языковой изобразительности. Текст стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье...», в свое

В эпосе кантасториев прочное место заняли иноземные сюжеты и прежде всего сказания французского Каролингского цикла с его героями - императором Карлом и доблестным Роландом, получившим в Италии имя Орландо. Традиционные сюжеты обрастали новыми мотивами, персонажами, деталями и оборотами событий.

К сказаниям об Орландо в XV в. обратился флорентийский поэт Луиджи Пульчи (1432-1484), приближенный Лоренцо Медичи.

Прошло всего несколько лет после появления поэмы Пульчи, как в Ферраре увидела свет еще одна поэма на сюжет Каролингского цикла. Это был "Влюбленный Роланд" (1486) Маттео Боярдо (1441-1494), знатного аристократа, жившего при дворе Феррарского герцога. Вновь поэт обращается к сказаниям о Роланде, но его поэма не похожа на озорную поэму флорентийского стихотворца. У Пульчи старинное героическое сказание как бы ожило среди задорного народного карнавала. Боярдо придает ему очертания куртуазного рыцарского романа. Суровый герой французского средневекового эпоса даже перед смертью не вспоминает о своей любящей невесте, тоскующей по нем в далеком Аахене. Под пером Боярдо Роланд, подобно другим странствующим рыцарям, галантен и влюблен. Его пленила прекрасная Анджелика, дочь короля Катая. Ради нее он отправляется на Восток и совершает рыцарские подвиги. Как и в куртуазных романах, в поэме Боярдо одно приключение громоздится на другое, сюжетные линии прихотливо переплетаются, автор широко использует пестрый реквизит куртуазной фантастики (феи, великаны, волшебники, драконы, зачарованные кони, заколдованное оружие и т.п.). Народной буффонаде уже нет места в нарядном и изысканном мире феррарского поэта. Боярдо не закончил своего произведения, но и в незаконченном виде оно имело большой успех у читателей.

Продолжить поэму Боярдо решил один из самых выдающихся поэтов итальянского Возрождения Лодовико Ариосто (1474-1533). Подобно своему предшественнику, он был тесно связан с феррарским герцогским двором. Ариосто писал стихи, сатиры в духе Горация и "ученые комедии" по правилам античной поэтики. В сонетах и мадригалах Ариосто выступал певцом любви, выражая свои чувства к Алессандре Бенуччи. В одном сонете поэт рассказывает, как, переходя в пасмурный день мост через По, он заметил донну; ее взгляд развеял тучи, озарил землю солнцем и успокоил волнение на реке. Ближе всего к знаменитой поэме Ариосто стоят семь сатир, написанных терцинами. В них даны яркие зарисовки жизни герцогского двора, папской курии, университета и гуманистов Гарфаньяны. Однако сатиры Ариосто ближе к Горацию, чем к Ювеналу. Улыбка поэта снисходительна, а интонации его терцин напоминают шутливую разговорную речь. Из комедий стоит отметить «Сундук», «Подменённые», «Чернокнижник», «Сводня», «Студенты» .

Но самым замечательным его произведением стала поэма в октавах (46 песен) "Неистовый Роланд", над которой он работал на протяжении 25 лет (1507-1532). К площадной буффонаде Пульчи поэма эта уже не имела никакого отношения. Ариосто не только подхватил сюжетные нити феррарского поэта, но и развил его поэтическую манеру, придав ей замечательную художественную силу. Однако поэт мало заботился о непосредственном развитии сюжета своего предшественника, сразу введя в рассказ Анджелику, Ринальдо, Феррау, Сакрипанте, Брадаманту. Изображая занимательные авантюры своих героев, Ариосто стремился приподнять действительность ренессансной поэзии над угрожавшей ей прозаичностью повседневности, воспеть мир истинной человечности, свободы и красоты.

Во вступительных октавах поэмы Ариосто определил свои поэтические задачи. Главным героем ее он сделал Орландо - Роланда, образцового рыцаря в гуманистическом понимании, неизменного покровителя угнетенных, борца за справедливость; в его лице воплощены в преобразованном виде идеальные качества, которыми обладали герои лучших испанских ренессансных рыцарских романов об Амадисе Гальском и Пальмерине Английском и о необходимости которых для человека Возрождения говорил в книге «Придворный» современник Ариосто, Бальдассаре Кастильоне. Разыскивая Анджелику и совершая попутно различные подвиги, Роланд неожиданно узнает, что юная красавица, любви которой добивалось множество рыцарей, полюбила сарацинского воина Медоро (Песнь 23). Горю и отчаянию Роланда нет предела. Он теряет рассудок и движется по миру, все сокрушая на своем пути. Безумие Орландо, которое сто лет спустя вдохновляло Дон Кихота в Сиерра Морене, подготовлено Ариосто исподволь, и чтение нежных надписей, свидетельствующих о счастливой любви Анджелики и Медоро, было лишь последней каплей, переполнившей чашу («... Их буква, кажется гвоздем // Герою сердце пробивает... »). Рыцарь уже раньше страдал, когда от него бежала своенравная и коварная красавица, вещий сон предупредил его о грядущих бедах; разыскивая Анджелику, он то и дело переходит от отчаяния к надежде. Мотив яростного неистовства и безумия главного героя предвосхищает образы позднего Возрождения - Гамлета и Дон Кихота. Но пока еще царит шутка: излечить Орландо, вернуть ему потерянный рассудок призван легкомысленный рыцарь Астольфо, появлявшийся еще в поэме Боярдо: он по совету апостола Иоанна должен слетать на Луну, где хранятся вещи, потерянные людьми на земле, и, атким образом, вернуть Роланду его рассудок, хранящийся в увесистом сосуде.

С историей Роланда переплетаются в поэме истории других персонажей, образуя нарядный узор, состоящий из огромного числа эпизодов любовного, героического, волшебного и авантюрного характера. Нет возможности и необходимости перечислять здесь все эти истории. Но обратим внмиание на сложную историю любви Руджеро и Брадаманты, которая не уступает по значению другим сюжетным линиям поэмы. Любовь этих героев сопряжена с препятствиями, заблуждениями; много раз поэт уже готов соединить их узами брака, но затем новое приключение задерживает наступление счастливой развязки. В этой богатой событиями истории первое место принадлежит Брадаманте; женщина эпохи Возрождения, она настойчива, энергична и по-настоящему отважна: ревнуя Руджеро и обнаруживая слабость в минуты отчаяния, она готова тотчас взять в руки оружие, чтобы достойно защищать свою любовь. Когда Руджеро грозит прямая опасность, то, несмотря на гнев, Брадаманта предостерегает его криком. Чувства этой девушки выше и человечней, чем чувства других персонажей поэмы, в них более прямо изображена гуманистическая гармония, утверждаемая художественным стилем «Неистового Орландо». Встреча с Пинабелло, принадлежащим к врагам ее рода, приводит Брадаманту вместо замка Атланта, где находится Руджеро, в таинственную пещеру волшебницы Мелиссы. Своими предсказаниями чародейка утешает обманутую богатыршу, обещая ей могущество и славу в лице ее потомков - герцогов д’Эсте. Так, воспользовавшись приемом Вергилия, поэт сумел сказать приятное своим покровителям, но сделал это столь непринужденно и весело, что в общем тоне эпизода не возникло даже оттенка льстивости. Заключительные эпизоды этой истории посвящены войне, которую держава Карла Великого ведет с сарацинами, вторгшимися во Францию. Принявший христианство Руджеро побеждает на поединке сильнейшего витязя неверных Родомонта, бросившего ему обвинение в измене. Браком Брадаманты и Руджеро завершается пространная поэма Ариосто, прочно вошедшая в историю европейской литературы. С ее отголосками мы встречаемся и у Вольтера ("Орлеанская девственница"), и у Виланда ("Оберон"), и у Пушкина ("Руслан и Людмила").

По своим жанровым признакам "Неистовый Роланд" ближе всего стоит к куртуазному рыцарскому роману. Но это вовсе не означает, что Ариосто поставил перед собой задачу возродить этот средневековый жанр в его специфических чертах. В поэме Ариосто многое выглядит так же, как в рыцарском средневековом романе, но многое уже весьма отлично от него. Как и в средневековом романе, в поэме Ариосто рыцари влюбляются в прекрасных дам и совершают подвиги в их честь. Только если в средневековом романе неизменно царил куртуазный дух, а двор короля Артура являлся заповедником куртуазного этикета с его изысканностью и принципом "меры", то в поэме Ариосто этот принцип открыто нарушен в драматической истории Роланда - главного персонажа произведения. Ведь любовь не только не превращает Роланда в идеального уравновешенного рыцаря, но доводит его до безумия. Ариосто рисует устрашающий портрет прославленного героя, блуждающего по раскаленным пескам Африки:

Глаза ввалились, спрятавшись в орбитах,

Лицом костлявым стал он и худой,

С копной волос, взъерошенных и сбитых,

С густою, безобразной бородой...

После исцеления рыцарь «еще более умен и мужествен» и готов совершать новые подвиги: будто истинно эпический герой, Орландо стал опять на защиту дела франков, дела христиан. Но все это наполовину игра: безумие, вызвавшее ряд нелепых, несоответствующих доблестному воину поступков, разрушало образ совершенного рыцаря в старом понимании. И этим Ариосто предвосхитил Сервантесова Дон Кихота, хотя реалистический испанский роман отчетливо противопоставил безжалостную прозу жизни фантастическому безумию, а поэма Ариосто, прямо не воспроизведя реальной повседневности, представляет неистовства протагониста как занимательный, порою смешной эпизод, не нарушающий, однако, гармоничной мозаики сюжета. Появляясь на страницах занимательной повести, драматическая история Роланда напоминает читателям о превратностях земной жизни, в которой свет перемежается с тенью и которая не укладывается в тесные рамки куртуазного кодекса. Поэт словно соревнуется с Творцом вселенной. Он создает свой обширный мир. Он талантливый зодчий, как бы подтверждающий дерзкую мысль Марсилио Фичино о человеке, который равен Вседержителю по своим безграничным созидательным потенциям.

Что касается до сказочных эпизодов поэмы, то они в значительной мере связаны со стародавней мечтой человека о красоте, в которой так нуждаются люди. У Ариосто это прежде всего зачарованные замки и сады, соревнующиеся по своей прелести с Эдемом. Как и во владениях античной богини Киприды, описанных поэтом Полициано, здесь непрестанно благоухают цветы, зеленеют рощи лавров, миртов и пальм, свои песни распевают соловьи, на лугах пасутся олени и лани, не страшась никаких опасностей (Песнь 6). И все же эти чарующие глаз замки и сады созданы в поэме волею злых сил. За красотой в них таится коварство. На острове Альчины люди даже теряют свой человеческий образ (превращение в мирт рыцаря Астольфо). А разве в реальной земной жизни этого не бывает? Тесно связанный с тираническим феррарским двором, Ариосто хорошо это знал.

Так в поэме вновь и вновь сквозь волшебную оболочку проступают острые углы реальной земной жизни. Не задевая прямо своих феррарских покровителей, Ариосто позволяет себе осуждать тиранию, которая со времен Суллы, Нерона, Максимина и Аттилы столько зла причинила людям.

Ариосто в поэме охотно, широко и шутливо использует аллегорические фигуры Распри, Обмана, Гнева, а также сверхъестественные существа - чертей, фей, колдунов и магов. Сам христианский бог в лице св. Михаила вмешивается в события. Однако эта изобразительная разноголосица не разрушает стилевого единства поэмы, фактура которой сложна и пестра, но поразительно гармонична.

Изображая бесконечные поединки, битвы и сражения, в том числе кровопролитную битву за Париж с участием Карла Великого, прославляя подвиги христиан в битве с мусульманами (эта тема в то время была достаточно актуальной - ведь не так давно турки сокрушили Византийскую империю и надвигались на Европу), Ариосто вовсе не был выразителем средневекового воинственного духа. О рыцарских поединках он нередко писал с легкой усмешкой, как о своего рода карнавальной игре или представлении кукольного театра, и тогда горячая человеческая кровь по воле поэта словно бы превращалась в клюквенный сок. Но если речь заходила об Италии, его дорогой отчизне, он глубоко скорбел и не хотел скрывать этой своей скорби:

Упившись, спишь, Италия, безвластно,

И не скорбишь, что стала ты рабой

Народов, встарь склоненных пред тобой!

Вызывают его осуждение также пороки католического клира. Особенно попадает от него монашеской братии. Слетевший с неба архангел Михаил с изумлением видит, что в монастырях царят порядки, весьма далекие от подлинного благочестия. Вместо смирения, человеколюбия и почтения к святыне здесь торжествуют сребролюбие, лень, лицемерие и гордыня, повергающая во прах бедняков и всех страждущих (Песнь 14, октавы 78-90).

Талантливый представитель высокого Возрождения, Ариосто ценил людей деятельных, энергичных, способных на подвиг, на сильные чувства. Персонажи рыцарских романов, при всей их крайней условности, были ему в этом отношении близки. Но дух корысти и варварского разрушения он решительно осуждал. Так, осудил он появление в Европе огнестрельного оружия в результате изобретения пороха в XIV в. немецким монахом - изобретения "адского", принесшего людям неисчислимые беды (Песнь 11, октавы 21-27).

Совсем иное отношение у Ариосто к бесстрашным мореплавателям, бесконечно раздвинувшим пределы известного европейцам мира. В уста спутника Астольфо, покинувшего остров коварной Альчины и мечтающего вернуться к себе в Англию, он вложил красноречивое пророчество о том, как со временем новые Язоны найдут морской путь в Индию и откроют Новый Свет, прозрачно намекая при этом на экспедиции Васко да Гамы и Колумба (Песнь 15, октавы 20-23). Автору доставляет видимое удовольствие все время расширять географические пространства поэмы, простирающиеся от стран Западной Европы до Китая (Катая) и от Северной Африки до Индии. События ее развертываются на суше, на воде и в воздухе, мелькают названия таких городов и земель, как Париж, Арль, скифские и персидские берега, Эфиопия, Дамаск, Нубия, Прованс, Бизерта, Тапробана и т.д.

При этом рассказчик никогда не исчезает из поля зрения читателя, как это обычно бывало в героическом эпосе средних веков. Ведь это от него зависит, как развернутся дальнейшие события, только он один способен запутать и распутать пестрые сюжетные нити поэмы. Он не только прямо среди стихотворного текста обращается к Ипполиту д"Эсте, которому посвящена поэма, но и вспоминает о читателях (Песнь 23, октава 136) и т.п.

Мягкий юмор пронизывает многие страницы этой замечательной поэмы, которую по справедливости можно считать одной из самых высоких вершин в литературе итальянского Возрождения.

Источники поэмы Ариосто многообразны. Наряду с песнями кантасториев, средневековым героическим эпосом и рыцарским романом, народными сказками и старинными новеллами в поэме слышатся отголоски античных мифов и других созданий античной культуры, столь любезных сердцу поэта-гуманиста. Замечательная поэма Ариосто стала величественным гимном торжествующему чувству, всесторонне развитому человеку. Совершенство стиха «золотой» октавы, звучность литературной речи, беспредельная сюжетная изобретательность сделали поэму широко известной за пределами Италии. Количество переделок, пересказов, подражаний и переводов «Неистового Орланда» было очень велико уже в XVI в. В XVII в. ариостовские мотивы проникли в живопись и в оперу, а с приходом романтизма триумфально вернулись в поэзию.

Пересказ

Турнир при дворе Карла, Анджелика хотела с помощью брата Аргалия захватить французских паладинов, но в итоге брат побежден Астольфом, а за ней охотятся рыцари, в т.ч. Ринальд и Роланд, т.к. она в случае победы пообещала свою любовь. Ринальд и она одновременно пьют из волшебных источников, теперь их чувства меняются: она влюблена, он равнодушен. Начинает преследовать Ринальда. Роланд попадает в плен к фее Драгонтине, откуда его освобождает Анджелика, и он помогает ей убить Агрикана, царя Татарии. Потом они с Ринальдом опять пьют из источников и меняются ролями. Встретив Анджелику вместо с Роландом, Ринальд вступает с ним в бой. Их поединок прерывает Карл Великий: Анджелика достанется тому, кто больше отличится в войне с язычниками. В первой битве с сарацинами христиане терпят поражение.

Неистовый Роланд (Ариосто)

На Карла Великого идет император Африки Аграмант, а с ним короли и испанский, и татарский, и черкесский, и несчетные другие, а в миллионном их войске - огромный и дикий Родомонт и благородный рыцарственный Руджьер, о котором еще будет речь.

Предмет любви Роланда - Анджелика, принцесса из Катая. Только что бежала из плена Карла Великого, и Роланд от этого пришел в такое отчаяние, что бросил государя и друзей в осажденном Париже и поехал по миру искать Анджелику.

Главные спутники - два его двоюродных брата: Астольф и Ринальд. Ринальд тоже влюблен и тоже в Анджелику, но любовь его - злополучная. Есть в Арденнском лесу на севере Франции два волшебных источника - ключ Любви и ключ Безлюбовья; кто попьет из первого, почувствует любовь, кто из второго - отвращение. И Ринальд и Анджелика испили из того и из другого, только не в лад: сперва Анджелика преследовала своей любовью Ринальда, а он от нее убегал, потом Ринальд стал гоняться за Анджеликой, а она спасалась от него. Но Карлу Великому он служит верно, и Карл из Парижа посылает его за помощью в соседнюю Англию.

Сестра Ринальда Брадаманта - тоже красавица, воительница. Влюблена, в Руджера, который лучший из сарацинских рыцарей. Руджьер и Брадаманта встретились когда-то в бою, долго рубились, дивясь силе и отваге друг друга, а когда устали, остановились и сняли шлемы, то полюбили друг друга с первого взгляда. Но на пути к их соединению много препятствий.

Руджьер - сын от тайного брака христианского рыцаря с сарацинской принцессой. Его воспитывает в Африке волшебник и чернокнижник Атлант. Атлант знает, что его питомец примет крещение, родит славных потомков, но потом погибнет, и поэтому старается нипочем не пускать своего любимца к христианам. У него в горах замок, полный призраков: когда к замку подъезжает рыцарь, Атлант показывает ему призрак его возлюбленной, тот бросается в ворота ей навстречу и надолго остается в плену, тщетно отыскивая свою даму в пустых горницах и переходах. Но у Брадаманты есть волшебный перстень, и эти чары на нее не действуют. Тогда Атлант сажает Руджера на своего крылатого коня - гиппогрифа, и тот уносит его на другой край света, к другой волшебнице-чернокнижнице - Альчине. Та встречает его в облике юной красавицы, и Руджьер впадает в соблазн: долгие месяцы он живет на ее чудо-острове в роскоши и неге, наслаждаясь ее любовью, и только вмешательство мудрой феи Мелиссы возвращает его на путь добродетели. Чары распадаются, красавица Альцина предстает в подлинном образе порока, гнусном и безобразном, и раскаявшийся Руджьер на том же гиппогрифе летит обратно на запад. Здесь опять его подстерегает Атлант и залучает в свой призрачный замок. И пленный Руджьер мечется по его залам в поисках Брадаманты, а рядом пленная Брадаманта мечется по тем же залам в поисках Руджьера, но друг друга они не видят.

Ринальд спасает даму Джиневру, лживо обвиненную в бесчестии; Роланд рыщет в поисках Анджелики, а по дороге спасает даму Изабеллу, схваченную разбойниками, и даму Олимпию.

Тем временем король Аграмант со своими полчищами окружает Париж и готовится к приступу, а благочестивый император Карл взывает о помощи к Господу. И Господь приказывает архангелу Михаилу: «Лети вниз, найди Безмолвие и найди Распрю: пусть Безмолвие даст Ринальду с англичанами внезапно грянуть с тылу на сарацин и пусть Распря нападет на сарацинский стан и посеет там рознь и смуту, и враги правой веры обессилеют!» Он ищет, но не там их находит, где искал: Распрю с Ленью, Алчностью и Завистью - средь монахов в монастырях, а Безмолвие - меж разбойников, предателей и тайных убийц. В город ворвался Родомонт и один крушит всех, прорубаясь от ворот до ворот, льется кровь, летят в воздух руки, плечи, головы. Но Безмолвие ведет к Парижу Ринальда с подмогою - и приступ отбит. А Распря, чуть пробился Родомонт из города к своим, шепчет ему слух, что любезная его дама Дораличе изменила ему со вторым по силе сарацинским богатырем Мандрикардом - и Родомонт вмиг бросает своих и мчится искать обидчика, кляня женский род.

Был в сарацинском стане юный воин по имени Медор. Царь его пал в битве; и когда ночь опустилась на поле боя, вышел Медор с товарищем, чтобы под луною найти его тело среди трупов и похоронить с честью. Их заметили, бросились в погоню, Медор ранен, товарищ его убит, и истечь бы Медору кровью в чаще леса, не явись нежданная спасительница. Это та, с которой началась война, - Анджелика, тайными тропами пробиравшаяся в свой дальний Катай. Случилось чудо: тщеславная, легкомысленная, гнушавшаяся королями и лучшими рыцарями, она пожалела Медора, полюбила его, унесла его в сельскую хижину, и, пока не исцелилась его рана, они жили там, любя друг друга. И Медор, не веря своему счастью, вырезывал ножом на коре деревьев их имена и слова благодарности небу за их любовь. Когда Медор окреп, они продолжают свой путь в Катай.

Роланд, в поисках Анджелики объехав пол-Европы, попадает в эту самую рощу, читает на деревьях эти самые письмена и видит, что Анджелика полюбила другого. Сперва он не верит своим глазам, потом мыслям, потом немеет, потом рыдает, потом хватается за меч, рубит деревья с письменами, рубит скалы по сторонам, - «и настало то самое неистовство, что не видано, и не взвидеть страшней». Он отшвыривает оружие, срывает панцирь, рвет на себе платье; голый, косматый, бежит он по лесам, голыми руками вырывая дубы, утоляя голод сырой медвежатиной, встречных за ноги раздирая пополам, в одиночку сокрушая целые полки. Так - по Франции, так - по Испании, так - через пролив, так - по Африке; и ужасный слух о его судьбе долетает уже и до Карлова двора. А Карлу нелегко, хоть Распря и посеяла рознь в сарацинском стане, хоть Родомонт и перессорился с Мандрикардом, и с другим, и с третьим богатырем, но басурманская рать по-прежнему под Парижем, а у нехристей новые непобедимые воины. Во-первых, это Руджьер - хоть он и любит Брадаманту, но сеньор его - африканский Аграмант, и он должен служить свою вассальную службу. Во-вторых, это богатырша Марфиза.

Астольф победил чудо-великана, которого как ни разрубишь, он вновь срастется: Астольф отсек ему голову и поскакал прочь, выщипывая на ней волосок за волоском, а безголовое тело бежало, размахивая кулаками, следом; когда выщипнул он тот волос, в котором была великанова жизнь, тело рухнуло и злодей погиб. По дороге он подружился с лихой Марфизою. По дороге он попал даже в Атлантов замок, но и тот не выстоял против его чудного рога: стены развеялись, Атлант погиб, пленники спаслись, а Руджьер и Брадаманта увидели наконец друг друга, бросились в объятия, поклялись в верности и разъехались: она - в замок к брату своему Ринальду, а он - в сарацинский стан, дослужить свою службу Аграманту, а потом принять крещение и жениться на милой. Гиппогрифа же, крылатого Атлантова коня, Астольф взял себе и полетел над миром, поглядывая вниз.

Из-под облаков он видит эфиопское царство, а в нем царя, которого морят голодом, расхватывая пищу, хищные гарпии. Со своим волшебным рогом он прогоняет гарпий прочь, загоняет их в темный ад, выслушивает там рассказ Лидии, которая была немилосердна к своим поклонникам и вот теперь мучается в аду. Благодарный эфиопский царь показывает Астольфу высокую гору над своим царством: там земной рай, а в нем сидит апостол Иоанн и, по слову Божию, ждет второго пришествия. Астольф взлетает туда, апостол радостно его привечает, рассказывает ему и о будущих судьбах, и о князьях Эсте, и о поэтах, которые их прославят, и о том, как иные обижают поэтов своей скупостью, - «а мне это небезразлично, я ведь сам писатель, написал Евангелие и Откровение». Что же до Роландова рассудка, то он находится на Луне: там, как на Земле, есть горы и долы, и в одном из долов - всё, что потеряно на свете людьми, «от беды ли, от давности ли, от глупости ли». Там тщетная слава монархов, там бесплодные моления влюбленных, лесть льстецов, недолгая милость князей, красота красавиц и ум узников. Ум - вещь легкая, будто пар, и поэтому он замкнут в сосудиках, а на них написано, в котором чей. Там они и находят сосуд с надписью «ум Роланда», и другой, поменьше, - «ум Астольфа»; удивился Астольф, вдохнул свой ум и почувствовал, что стал умен, а был не очень. Рыцарь верхом на гиппогрифе устремляется обратно на Землю.

Рыцари, освобожденные Астольфом на его восточных путях, доскакали уже до Парижа, присоединились к Ринальду, он с их помощью ударил по сарацинам, отразил их от Парижа, и победа стала вновь клониться на христианскую сторону. Правда, бьется Ринальд вполсилы, потому что душой его владеет прежняя безответная страсть по Анджелике. В Арденнском лесу на него набрасывается чудище Ревность: тысяча очей, тысяча ушей, змеиная пасть, тело кольцами. А на помощь ему встает рыцарь Презрение: светлый шлем, огненная палица, а за спиною - ключ Безлюбовья, исцеляющий от неразумных страстей. Ринальд пьет, забывает любовное безумие и вновь готов на праведный бой.

Брадаманта, прослышав, что ее Руджер бьется среди сарацин рядом с некой воительницей по имени Марфиза, загорается ревностью и скачет сразиться и с ним и с ней. В темном лесу у неведомой могилы начинают рубиться Брадаманта и Марфиза, одна другой отважнее, а Руджер тщетно их разнимает. И тут вдруг из могилы раздается голос - голос мертвого волшебника Атланта: «Прочь ревность! Руджер и Марфиза, вы - брат и сестра, ваш отец - христианский рыцарь; пока жив был, я хранил вас от Христовой веры, но теперь, верно, конец моим трудам». Все проясняется, Руджерова сестра и Руджерова подруга заключают друг друга в объятия, Марфиза принимает святое крещение и призывает к тому же Руджера, но тот медлит - за ним еще последний долг царю Аграманту. Тот, отчаявшись победить в сражении, хочет решить исход войны поединком: Руджьер против Ринальда. Чей-то удар нарушает перемирие, начинается общее побоище, христиане одолевают, и Аграмант с немногими своими приспешниками спасается на корабле, чтобы плыть в свою заморскую столицу - Бизерту, что возле Туниса. Он не знает, что под Бизертою ждет его самый страшный враг.

Астольф спешит по суше и морю ударить с тыла на Аграмантову Бизерту; с ним другие паладины, спасшиеся из Аграмантова плена, - а навстречу им безумный Роланд. Его схватили, и поднес Астольф к его носу сосуд с Роландовым умом. Лишь вдохнул он, и уже он прежний Роланд, свободен от зловредной любви. Подплывают Карловы корабли, христиане идут приступом на Бизерту, город взят - горы трупов и пламя до небес. Аграмант с двумя друзьями спасаются по морю, Роланд с двумя друзьями их преследуют; на маленьком средиземном острове происходит последний тройной поединок, Аграмант гибнет, Роланд - победитель, войне конец.

Руджер принял святое крещение, он приходит к Карлову двору, просит руки Брадаманты. Но старый отец Брадаманты против: у Руджера славное имя, но он лучше выдаст Брадаманту за принца Льва, наследника Греческой империи. В смертном горе Руджер едет прочь - помериться силами с соперником. На Дунае принц Лев воюет с болгарами; Руджьер приходит на помощь болгарам, совершает чудеса ратных подвигов, сам Лев любуется неведомым героем на поле боя. Греки хитростью залучают Руджера в плен, выдают императору, бросают в подземную темницу, - благородный Лев спасает его от верной гибели, воздает ему честь и тайно держит при себе. «Я обязан тебе жизнью, - говорит потрясенный Руджер, - и отдам ее за тебя в любой миг».

Брадаманта объявляет, что она выйдет лишь за того, кто осилит ее в поединке. Лев грустен: против Брадаманты он не выстоит. И тогда он обращается к Руджеру: «Поезжай со мной, выйди в поле в моих латах, победи для меня Брадаманту». Руджер побеждает. Лев в тайном шатре обнимает Руджьера. «Я обязан тебе счастьем, - говорит он, - и отдам тебе всё, что хочешь в любой миг».

Руджер уходит в чащу леса умирать от горя. Левнаходит Руджьера, Руджьер открывается Льву, тот отрекается от Брадаманты. От болгар приходят послы: они просят своего спасителя себе на царство; теперь даже отец Брадаманты не скажет, будто у Руджера ни кола ни двора. Свадьба.

В последний день является Родомонт. По обету он год и день не брал оружия в руки, а теперь прискакал бросить вызов бывшему соратнику своему Руджеру: «Ты изменник своему королю, ты христианин, ты недостоин зваться рыцарем». Начинается последний поединок. Конный бой - древки в щепья, щепья до облаков. Пеший бой - кровь сквозь латы, мечи вдребезги, бойцы стиснулись железными руками, оба замерли, и вот Родомонт падает наземь, и кинжал Руджьера - в его забрале.

Творчество Лопе де Вега

Высший расцвет испанского гения в эпоху Возрождения воплотился в драме Лопе де Веги, которому суждено было стать реформатором испанского театра и создателем принципиально нового типа сценического представления («новая комедия»). В историю мировой культуры он вошел прежде всего, наряду с Сервантесом, как выразитель высшего этапа Возрождения в Испании, и - в плане истории всемирной литературы - как создатель, наряду с Шекспиром, одного из тех двух национальных театров, в которых ренессансные идеи нашли наиболее совершенное сценическое воплощение.

Историческая канва:

Жизнь и творческая деятельность Лопе совпали с наиболее критическим периодом в истории феодально-абсолютистской Испании. Монархия не выступала в качестве цивилизующего центра и основоположника национального единства, а национальная буржуазия не сложилась в ту общественно-политическую силу,которая могла бы стать ведущим началом культурной жизни страны => в испанском Возр. возобладали традиции народного сознания. Неслучайно, эпос и лирика Лопе (да, он был не только драматургом, но и видным лирическим и эпическим поэтом, прозаиком) обращены к верхушке общества, это дань модным лит. течениям, господствовавшим в придворных и аристократических кругах. Драма - народу.

Существовали две Испании: Испания сцены, воплощавшая чаяния народа, всю полноту национального характера и гибнувшая держава Габсбургов (светская и церковная верхушка неуклонно вела страну к катастрофе).

Театр давал свободу, помогал сохранять достоинство, жить, бороться. Театр противостоял официальной церкви: люди стремились жить согласно Лопе. Мысль о греховности театра. Трижды за сто лет правительство запрещало представления (1598, 1646 и 1665 гг.).

Необходимо помнить, что Лопе первый и вопреки всему реализовал победу национального ренессансного театра во всей Испании.

Биография:

Лопе Фелис де Вега Карпио (1562-1635) родился в Мадриде, в бедной дворянской семье золотошвея. С 10 лет начал писать стихи (1ый опыт: перевод в стихах «Похищения Прозерпины» Клавдиана, римского поэта IV века. 12 лет - 1ое самостоятельное произведение «Истинный любовник») романсы сразу получили известность. Вылетел из универа за связь с замужней женщиной (16 лет) и хлесткую сатирическую пьесу, в которой вывел красотку, не пожелавшую ответить ему взаимностью.

В 22 года Лопе де Вега, успевший принять участие в военной экспедиции на Азорские острова, уже упоминается Сервантесом в «Галатее» как известный поэт. Лопе отличало восприятие национального исторического опыта, реалистическое видение мира, связь с народной жизнью. В этом и источник уверенности, и творческой энергии, но отсюда же страстные увлечения и авантюрная импульсивность.

Сидел в тюрьме (пустил по адресу бывшей возлюбленной, актрисы, несколько злых эпиграмм, её отец, видный постановщик, подал в суд за клевету). Оправдываясь, Лопе отрицал коммерческую ценность своих пьес, представляя себя драматургом-любителем. Однако он так ядовито острил по поводу истца, что суд, не успев осуществить первый приговор, усиливает наказание: 8 лет изгнания из столицы.

Меж тем выпущенный для подготовки к изгнанию Лопе умудряется похитить донью Исавель (Белиса в его стихах). Процесс, затеянный родичами девушки, означал бы для Лопе казнь, но влюбленная умолила родных, и в отсутствие изгнанного жениха, которого в церкви представлял родственник, состоялось венчание.

А изгнанник внезапно меняет планы и присоединяется к «Непобедимой армаде», крупному военно-морскому флоту, созданному для покорения Англии. Однако испанцы еле ноги унесли, не досчитавшись и половины кораблей. Брат Лопе погиб, а поэт, претерпев все сражения и бури, вернулся в Валенсию с большой поэмой «Красота Анхелики» (продолжение истории Ариосто об Анджелике и Медоре).

Периоды драматургического творч-ва (по Балашову)

I.1594-1604 гг - Лопе и драматургами его круга консолидируется национальный театр. Несмотря на угрозу со стороны реакции, в начале 1600-х годов еще шла полемика между представителями различных течений (Лопе vs Сервантес - о путях театра, помирились благодаря миролюбию Сервантеса). «Учитель танцев» 1594

II. 1605-1613 историко-революционные драмы, после 1608 г. усиливается религиозная тематика. Лопе мучает вопрос о совместимости его творчества с религией: католическая вера сковывала внутреннюю свободу гуманистов. Последовательно получил звание «приближенного инквизиции» (лица, не находящегося на подозрении и обязанного являть собой пример преданности католической церкви), звание доктора теологии (за одно из сочинений), после смерти 2ой жены - сан священника и вступил в монашеский орден - всё это оберегало от инквизиции, духовные звания как охранная грамота печатались на титулах книг. Но и у церкви был особый умысел: подчинить творчество гения интересам реакции. Так или иначе творч. натура Лопе восставала против налагавшихся на нее церковно-религиозных обязанностей и предписаний. Он не был примерным монахом, легко увлекался актрисами (даже будучи женатым). К данному этапу относятся: стихотв. трактат «Новое руководство к сочинению комедий»1609, «Фуэнте Овехуна» ок. 1613, «Собака на сене» ок. 1613.

III. 1614 г. - рефлексия и сомнения,религиозные размышления.С 1613-1614 г. Лопе осознает (возможно, это реакция на неистовства церковных ниспровергателей театра) ценность и непреходящий характер своих драматических произведений, начинает заботиться о сохранности текста, поручает издание комедий друзьям либо готовит книги сам. В 1614 г. выходит впервые авторизованная поэтом «Четвертая часть Комедий Лопе де Веги» с указанием, что напечатаны комедии «по оригиналам», а не «по-варварски искаженным копиям». Защита драмы от нормативных правил приобретает у Лопе характер защиты творческой свободы гения, а драма приравнивается теперь к высокой поэзии. Новое, возвышенное представление о значении драмы и о поэте-драматурге. На пороге 30-х годов религиозная тематика значительно ослабевает. Для произведений этого периода характерны жизненность конфликтов и ситуаций, оптимизм, юмор и тончайший лиризм.

Несмотря на благоговение, которым окружали Лопе зрители, он страдал не только от истерических атак контрреформационных богословов, жадно ждавших смерти поэта, не только от коварства короля и знати, но и оттого, что ощущал приближение новой литературной эпохи. Последние пьесы продолжают утверждать ренессансный идеал и иногда содержат полемику с театром барокко. Кончина Лопе была национальным горем. Все население Мадрида прощалось с Чудом Природы, и лишь король Филипп IV не пожелал принять участия во всенародных похоронах поэта.

Лопе, по-видимому, был самым плодовитым из поэтических гениев всех времен. Он переживает смерть обеих жён и трёх детей, похищение дочери, но не на день не прерывается его творческая деятельность. Богатый жизненный опыт соединился в пьесах Лопе с сюжетами и образами, почерпнутыми из фольклора и литературы, истории и Священного писания, из романсов и итальянских ренессансных поэм и новелл, из античных мифов и житий святых. Способность Лопе до неузнаваемости видоизменять заимствованное из книжного источника или народной песни, объясняет огромное количество сочиненных им пьес. Комедий Чудо Природы (так назвал Лопе де Вегу Сервантес) пишет до трех в месяц. Сохранились: недраматич произведения: 21 том, количество драм доводят до 2 тыс. (сохранились тексты ок 470 драм).

Даже общий обзор драматургического наследия Лопе убеждает в широте его диапазона. Во времени сюжеты его комедий охватывают период от библейской истории сотворения мира до событий современной Лопе эпохи. В пространстве они выходят далеко за пределы Испании, развертываются во всех четырех известных тогда странах света (в т.ч. в России: «Великий Князь Московский » про Лжедмитрия).

Универсальности образов (действ. лица - представители разных бытовых типов, профессий, сословий) соответствует и универсальность языка - одного из самых богатых в лексическом отношении, легко и свободно пользовавшегося самыми различными речевыми стилями.

Проблема классификации - сложнейшая! Структура комедии Лопе внешне единообразна (3 акта) внутренне - необычайно гибкая. Основной фонд драматургии Лопе де Вега (если оставить в стороне жанр "священных действ") обнаруживает деление на комедии, группирующиеся вокруг проблем:

· государственно-исторического порядка (проблемы государственного устройства родной страны в различные эпохи, яркое выражение антифеодального сознания);

· социально-политического порядка (часто на материале прошлого, свидетельствуют о стремлении драматурга разрешить актуальные вопросы современной ему действительности, подвергнуть критике существующий строй, выдвинуть проблемы справедливой организации общественного и политического уклада);

· частно-бытового порядка (комедия современных нравов и современной морали, бытовых особенностей "эпохи и конфликтов, происходящих в недрах семейной жизни или в бытовых взаимоотношениях различных сословий; пьеса из современного быта, вставленная в рамку "дворцовой комедии", "комедии плаща и шпаги" (название по реквизиту, не нуждались в особых декорациях+ассоциации с динамизмом пьес, с мотивами поединков и переодевания), "комедии-интриги", "комедии плутовской"...).

В одном из пятидесяти пяти губернских и пятисот пятидесяти пяти уездных городов Российской империи в заездной корчме ходил по комнате из угла в угол человек лет тридцати, важной наружности, с пламенными черными глазами, с пылким румянцем на щеках. На нем был синий сюртук; три звезды светились на груди; беспокойство и смущение выражались во всех чертах.

Двери в хозяйскую спальню были притворены. Подле спальни в кухне молодая еврейка стряпала кугель и готовила чай для постояльца.

Вдруг раздалось громкое восклицание постояльца.

Ангелика! - произнес он отчаянным голосом.

- …Ангелика! - повторил знаменитый постоялец, остановись посреди комнаты. Очи его были неподвижны, поднятая рука тряслась.

Природа! - продолжал он, - ты глуха к воплям несчастного! Слезы мои пробили дикие камни и не смягчили тебя, чтоб отдать мою собственность!.. В степь обращу я вселенную, чтоб в беспредельных равнинах Ангелика не могла скрыться от взоров моих!.. Ангелика! Неужели в обширном свете есть место, которое в состоянии утаить тебя?..

После некоторого молчания он ударил себя в грудь и продолжал голосом страдания:

- Боже всевышний! Бесконечная борьба!.. Или не довольно мучений?.. Какая фурия омочила ядовитый кинжал в крови моей?.. В юдоли спокойствия, в ее объятиях, в минуту блаженства… он сам совершил свой приговор!.. Может быть, она предпочла суровому названию воина нежное имя пастуха! Своенравное божество любви! Лей в рану мою яд!.. Она не чувствует его более!.. Что ж медлю я! Иди, ищи ее, несчастный!..

С сими словами он бросился в сторону.

Тышэ, судэр! - вскричала еврейка шепелявым наречием, отскочив от исступленного постояльца. В руках ее был поднос, на котором внесла она засаленный чайник с чаем, другой с горячей водой, третий с молоком, блюдечко с четырьмя кусочками сахара и другое - с хлебом.

А, Рифка! Теперь ты от меня не уйдешь! - вскричал знаменитый постоялец, сдавив в своих объятиях еврейку, едва только успевшую поставить поднос на стол.

Дз! Тышэ, судэр! - вскричала еврейка, защищаясь от поцелуев, которые сыпались на лицо ее, и с трудом вырвавшись из рук постояльца.

Когда она выбежала из комнаты, неизвестный посмотрел пламенными очами вслед за ней; налил стакан чаю, выпил его почти залпом, прошел несколько шагов по комнате, снова остановился посреди комнаты, вскинул руки и закричал:

- Проклятый! И ты не сбросил их в ад!.. Да, я все опустошу, что только носит на себе отпечаток постыдной любви!.. Погибните, нечистые тени, блюстители гнусных наслаждений и свидетели моего стыда!.. О! Будь дыхание мое подобно бурному вихрю!..

Вслед за сими словами проклятия полились потоком; Рифка выбежала из кухни и приложила глаза и уши к скважине.

Солнце! - продолжал неизвестный. - Скройся, если ты когда-нибудь приблизишься к золотому пути своему в этой плачевной юдоли! Луна! Отврати луч небесного твоего света от постыдного места! Вечная ночь! Покрой собою это адское жилище! Смертоносный воздух! Растли приближающегося сюда странника!.. Лютые тигры! Селитесь здесь!..

В это время наружные двери заскрипели, кто-то вошел в комнату. Неизвестный продолжал, но уже гораздо спокойнее:

- Солнце торопится скрыться от этого ужаса! Смотри! Видишь ли добродетель в рубище, а порок в шелку? Видишь ли горлицу? Над ней вьется ястреб… он уже схватил, раздирает ее сердце, кипящее еще любовью…

Готово, судэр, - произнес стоявший в дверях. По голосу можно было догадаться, что это был фактор.

Деревянные часы, висевшие в углу, прокуковали шесть часов.

Пора! - сказал неизвестный. Накинув на себя плащ, он вышел вон; фактор провел его по коридору со свечой, На дворе было уже темно; подле ворот стояла маленькая польская бричка, запряженная в одну лошадь.

На водку фактору, судэр!

Убирайся к чорту! - отвечал неизвестный, вскочив в бричку.

Кучер, сидевший на козлах, хлопнул бичом по тощим ребрам клячи, фактор со свечой воротился в комнату; копыта застукали о твердую землю, бричка задребезжала.

Без помехи катилась бричка; вдруг, при спуске под горку, навстречу обоз.

Из ближайшего дома свет ударил на улицу.

Овраг!.. - вскричал неизвестный. Слова его прервались, бричка опрокинулась, звезды на платье мелькнули, раздался стон и вдруг умолк. Только слышно было, как на гору тянулись волы, да слышен был свист погонщиков, да хлопанье бичей и цобэ-цобэ!

Обоз проехал. Все утихло. Жалостное "ох!" послышалось под горою; но вскоре снова раздался удар бича, снова копыта застучали, и бричка задребезжала вдалеке.

Глухой стон повторился подле освещенного дома, близ мостика чрез овраг.

В день святых мучениц Минодоры, Митродоры и Нимфодоры к господину городничему стекались гости. По случаю именин почтенной своей супруги он устроил пир на весь мир.

У всех значительных особ города, знающих приличия большого света не менее Павла Афанасьевича Фамусова, этот день отмечен был в календаре; на чистеньком листочке против 10-го числа сентября стояли следующие слова: день ангела Нимфодоры Михайловны.

В этот день, в торжественный праздник, в соборной церкви служил обедню сам протопоп; а председатель и члены магистрата, судья и значительные чины записывали в журнале рано поутру: "По неполучению надлежащих сведений отложить рассмотрение дел до следующего заседания"; а почтмейстер и помощник его препоручали принимать и отправлять корреспонденцию дежурному почтальону; а городовой лекарь давал необходимые наставления для исправления своей должности фельдшеру; а квартальные возлагали полицейские заботы на хожалых; и все, в полных мундирах, отправлялись на поздравление Нимфодоры Михайловны и супруга ее, потом к обедне, потом к обеденному столу именинницы.

Три гильдии городских купцов также помнили этот день; препроводив раным-рано с приказчиками своими кулечки со всем, что только относилось до хозяйственной экономии Нимфодоры Михайловны, сами шли поздравлять именинницу около полудня.

На этот день брался из острога отличный повар, содержащийся в оном по уголовному преступлению около уже пяти лет и не отправляемый на каторгу то по случаю производящихся следствий, по его показаниям, в пятнадцати губерниях, то по случаю неотыскания еще сообщников его, рассеянных по всей Российской империи, то по случаю болезни и по разным законным причинам.

Обед был великолепен.

Какая кисть изобразит то единодушное удовольствие, коим все присутствующие за столом были исполнены. Тосты за здравие Нимфодоры Михайловны с ее супругом и всем семейством были повторяемы с сердечным приятием чувств преданности, должного уважения к почтенному начальнику города в с пожеланием всякого блага и благополучия, 100000 годового дохода и ста лет, да двадцать, да маленьких пятнадцать жизни. Вензловое имя почтенной именинницы, вылитое из леденца и опутанное сахарною паутиною, возвышалось посреди стола, подле стояли марципаны, варенья на тарелках, дыни и арбузы, груши и яблоки. Песельники пожарной команды пели многие лета.

Когда Нимфодора Михайловна принялась межевать слоеный круглый пирог, хозяин подрезал проволоку у бутылки шампанского, пробка ударила в потолок, упала на пол и, поднятая с земли по требованию судьи, знающего толк в винах, пошла по рукам гостей как диво; почтительно произнесло несколько голосов: "V. С. Р. с звездочкой!", а когда напенились бокалы и раздались гостям, все привстали, залпом произнесли: "желаю здравия!", и потом, как беглый огонь, посыпались похвалы вину: "дивное вино! старое вино! очень старое вино! цельное вино! вино без подмеси! царское вино!" Когда разнесли десерт, сопровождаемый ратафией, пьяной водицей и вишневкой, когда гости стали тучны и злы, хозяйка встала с места, стулья двинулись, загремели, все приложились к ручке хозяйки и вошли в гостиную.

Дамы засели на диване около круглого стола, на котором стоял новый десерт: вологодская пастила, разных сортов орехи, фрукты, варенные в сахаре. Мужчины чиновные засели по сторонам и занялись чищением зубов и нюханием табака; прочие, люди подчиненные, толпились по сторонкам, перешептываясь или рассматривая богатое украшение комнаты: московские обои с изображением пастушки в фижмах и пастуха в штанах, играющего на дудке; мебель, обитую зеленым сафьяном; картинки, производства Логинова, в золотых узеньких рамках, изображающие историю Женевьевы, Поля и Виргинии, блудного сына и искаженные черты царей и полководцев, с подписью и стихами в честь их.

Вообразите-с! - сказал почтмейстер, взяв вилкою кусок пастилы, - во Франции, в Париже-с, бывает завтрак на вилках.

Возможно ли! Каким же это образом? - вскричало несколько голосов.

Не знаю-с; а могу представить доказательство, книгу г. Коцебу, о воспоминаниях в Париже; г-н Коцебу достоверен-с, не солжет.

Да это, верно, просто выражение, - сказала важно хозяйка дома. - Точно такое же выражение, как у нас говорят: сидеть на иголках.

Должно быть так-с! - подтвердил председатель магистрата.

Что город, то норов, что деревня, то обычай! - произнес протопоп, поправив свою бороду.

Действйтельно-с! - сказал семинарист, учитель городской школы. - Цицерон сказал: communem consociationem colere, tueri, servare debemus, то есть мы должны служить обычаям…

Точно так-с! - прервал его почтмейстер. - Однакоже у г. Коцебу в статье о коврах сказано, что показывающий Цицерон сам понимает мало.

Помилуйте, - сказал, ужаснувшись, учитель, - Цицерон оратор римский!

Что ж, сударь, - отвечал почтмейстер, - он мог путешествовать и заехать в Париж. Я бы сам с любопытством взглянул на город, в котором даже весь мастеровой народ рыцари и носят щиты с девизами.

Как это так-с? - вскричали все.

Извольте прочитать г. Коцебу о Париже, - отвечал важно почтмейстер. - Да-с, - промолвил он и продолжал:- Но уж какая развратительная философия во Франции! Вообразите себе: сам Наполеон Бонапарте сказал господину Коцебу вольтеровское правило: что все люди добры, исключая человека скучного. Это русский перевод слов: tous les genres sont bons, excepte le genre ennuyeux note 1. Как вы думаете об этом: все люди добры, исключая человека скучного!

Ужасно! - вскричали гости. - Все люди добры, исключая человека скучного! Следовательно, разбойник, тать добры, потому что они не скучны.

Ужасно! - повторили все, и общее удивление было прервано предложением одной из девушек сыграть на клавикордах.

Право, все перезабыла, Нимфодора Михайловна.

Сделайте одолжение, сударыня, потешьте моих гостей, - сказал городничий.

Все гости также обратились с покорнейшею просьбою к виртуозке.

Право, я все перезабыла! - повторила она.

Ну, ну, ну, Софья! Я не люблю манеров! Учат не на то, чтоб забывать! - вскричала мать девушки. И Софья, надувшись, села за клавикорды. Клавиши застукали, струны зазвенели; педаль, приделанная для маршей и турецкой музыки, забила в деку, как тулумбас, клавикорды закачались на складных ножках.

Все гости обступили виртуозку и дивились искусству игры; но удивление многих увеличилось донельзя, когда правая рука Софьи, перескочив через левую, заиграла на басах.

Это, верно, французская вариация! - вскричал председатель.

Точно так-с, - отвечала Софья с самодовольствием, - это французская кадриль.

Я отгадал! - продолжал председатель. - У них все навыворот. Ну зачем бы, кажется, играть правой рукой вместо левой, а левой вместо правой?

Софья порывисто встала из-за клавнкорд и вышла в другую комнату.

Ее мать почла неприличным, что она не дождалась похвалы и благодарности за игру, последовала за ней журить, бранить наедине, учить дочь свою приличиям общества.

Между тем мужчины засели за несколько столов играть в бостон, а хозяйка с своими гостями около десерта.

Пробило шесть часов. Ломберные столы были уставлены уже ремизами, а синяя салфетка десертного стола покрылась скорлупой.

Господа! - вскричал городничий, - пора в театр, ремизы разыграем после.

Пора, пора, - повторили все дамы. - У вас есть афишка? Говорят, что актеры бесподобные.

Как же-с, антрепренер представил мне список актерам. Играть будут пьесы отличные, по моему назначению, драму "Добродетельная преступница, или преступник от любви" в трех действиях, и комедию в пяти действиях "Неистовый Роланд".

Как это интересно! Пора, пора! - повторяли дамы, сбираясь и с нетерпением ожидая у подъезда дрожек.

Бостонисты сложили ремизы, разыграли, рассчитались, схватились за шапки, второпях выигравший забыл заплатить за карты; и вот, пешком и на дрожках, все двинулись в театр.

Город, в котором случилось описываемое происшествие, лежал на берегу роскошного Днепра и разделялся глубокою лощиною. Главная часть города была на горе и украшалась широкою площадью, ограничиваемою корчмами, костелом, соборною церковью и деревянным театром с лубочной кровлей. Другая часть города, носившая название за мостом, не имела в себе никаких замечательных зданий и украшений, кроме городских бань, пивоварни и живодерни, на которой выделывались самые лучшие собачьи меха. Третья часть, под горой, населена была Израилем и украшалась деревянной школой, обросшей мохом и стоявшей посреди лачуг и непроходимой грязи; весь же город славился красотой евреек; Голды, Рифки, Рохли, Лейки, Ганзы и Пейзы, в красных тюрбанах, в мушках, с рассыпанными волосами по плечам, владычествовали над походными сердцами.

В этот же город приехала труппа актеров, и г. антрепренер, заплатив полиции положенный штраф за намерение играть трагедии, комедии, оперы, драмы и мелодрамы, к удовольствию городской публики, получил дозволение воспользоваться театром, который поступил в городскую собственность также от одной походной труппы актеров, изгнанной из города за то, что осмелилась, по болезни некоторых из действующих лиц, отложить спектакль до другого дня.

Приехавшая труппа актеров принадлежала уже не к тому времени, когда публику сзывали в театр бубнами и литаврами, когда без предуведомления о достоинстве пьесы и без испрошения снисходительного воззрения на игру актер не смел ступить на сцену, а публика без предварительного экстракта или объяснения пьесы, изложенного в прологе, не понимала смысла; но она принадлежала к той эпохе, когда порок и добродетель не смели соединяться в одном и том же действующем лице, но боролись отдельно, боролись друг с другом, а не с душою человеческою.

Настало роковое время - 6 часов пополудни; театр осветился плошками. Четыре еврея с скрыпкой, виолончелью, цимбалами и треугольником засели перед сценой. Занавес, с изображением Аполлона и девяти муз, покрытых вохрою и суриком, волнуется уже от сквозного ветра. Все действующие лица уже готовы для представления драмы, только недостает еще маркиза Лафаста, преступника от любви, главного лица. Французский король, в черном фраке, в лентах и звездах, в тафтяной мантии, усеянной блестками и мишурой, ходит с досадою по сцене, распоряжается за кулисами, твердит в тетрадке роль свою и у всех спрашивает, пришел ли Зарецкий?

Софья, добродетельная преступница, также заботится об нем.

Публика наполняет уже театр. Приехал и городничий с своим семейством. Музыка загремела мазурку… а маркиза Лафаста нет.

Чорт! - восклицает в отчаянии король.

Боже! - восклицает Софья.

Я сгоню его, не будь я антрепренер! - восклицает король.

Посмотрю, как сгоните! И я отойду прочь! - восклицает Софья.

Что ж мне делать? Что мы будем делать без него? - восклицает король.

Подождут! Велика беда, - восклицает Софья.

Как подождут?

Да так же; и в столицах ждут, не только что в поганом городишке!

Ждут; а маркиза Лафаста нет как нет.

Музыканты проиграли все мазурки и польские, принялись снова за мазурёчьку панну.

Публика, по примеру супруги городничего, бьет в ладоши, стучит ногами; а городничий послал за кулисы хожалого с приказанием начинать.

Чорт! Что нам делать? - вскричал снова король. - Нет, вон, долой с feaTpa!

Посмотрим! - повторила опять Софья. - А я сейчас же долой с себя костюм!

Что ж нам делать без него? Мы погибли! Как объявить публике? Да я и в тюрьме места себе не найду!

Хлопанье и стук повторились сильнее прежнего; хожалый явился снова с приказанием поднимать занавес.

Чорт! - вскричал король с отчаянием: - поднимай занавес! Луидор, выходи; выкидывай все явления, где маркиз Лафаст! Начинай с 3-го явления!

Занавесь поднялась.

- Что я слышал?.. Что видел? - вскричал страшным голосом актер, игравший роль Луидора, выбежав на сцену.

И вся публика захлопала; и драма играется без главного действующего лица, идет прекрасно, принимает новый смысл, носит на себе первообраз новой драматической школы.

И публика довольна. Публика в исступлении от игры Софьи, добродетельной преступницы. "Фора, фора!" - кричат ей после всякого монолога, и бедная Софья должна выходить снова, повторять монологи в несколько страниц.

А Зарецкого нет как нет; во второй пьесе он должен играть неистового Роланда; ждут - не является.

И снова король, но уже Карл Великий, обнадеженный успехом драмы, решается начинать и "Неистового Роланда" без неистового Роланда.

Где же неистовый Роланд? - спрашивают друг у друга зрители в половине пьесы, и городничий посылает за кулисы спросить: где же неистовый Роланд?

Неистовый Роланд?.. В отсутствии, - отвечает содержатель театра, сняв корону пред полицейским чиновником, присланным от городничего.

Как в отсутствии?

В отсутствии-с; но он прибудет к заключению пьесы.

И этот ответ удовлетворяет публику; все с нетерпением ждут заключения; Софья является уже Ангеликой, Луидор китайским рыцарем; являются волшебник, пастух… и никому не хлопают, ждут Роланда.

Карл Великий слышит ропот публики.

Я погиб! - говорит он, сбросив с себя королевскую порфиру и корону…

Вдруг раздается на дворе шум,

Что там такое? - спрашивает городничий.

Не здесь ли господин лекарь? - раздался снаружи голос.

Что там такое? - повторил грозно городничий.

И все полицейские, находившиеся в театре, бросились вон узнать причину шума. Сквозь толпу их продрался слуга лекаря. Его схватили за ворот.

Что тебе, мошенник?

Осипа Ивановича требует какой-то-с генерал, что остановился у господина казначея, - отвечал, запыхавшись, слуга.

В то же время к городничему подбежал писарь полиции.

Ваше высокоблагородие! - сказал он ему шопотом. - Кажись, что новый генерал-губернатор приехал!

Неужели! - промолвил городничий, смутясь. - Ах ты несчастье! Как обманули! А мы ожидали его недели через две! Да точно ли генерал-губернатор?

Точно, ваше высокоблагородие: только что приехал, потребовал к себе городового; вишь, не очень здоров с дороги.

Городничий, не говоря ни слова, бросился вон из театра.

Губернатор, губернатор! - раздалось шопотом между публикою. При этом имени все чинбвные служащие люди встали с своих мест, засуетились, забыли пьесу, заходили между стульями, пробираясь вон.

Виноват, почтеннейшая публика! - произнес вдруг жалким, умоляющим голосом содержатель театра, выбежав с отчаянным лицом на сцену. - Прошу милости и прощения! Я не причиной тому, что мой актер пропал!..

В общем шуме сборов, стучанья дверями никто не расслышал слов антрепренера, вообразившего, что публика, наконец, догадалась, что неистового Роланда нет на сцене.

Все приняли его самого за неистового Роланда, который должен был явиться к заключению пьесы, и, выходя из театра, хлопали и кричали "фора!" Антрепренер повторил извинение; занавесь опустилась.

"Генерал-губернатор! Генерал-губернатор!" - раздавалось в толпе, выходящей из театра. "Генерал-губернатор!" - неслось по улицам города; и служебный народ возвратился домой с мыслью: генерал-губернатор! , около которой образовалась сфера идей об ответственности за беспорядок и неисправность.

Городовой лекарь также пришел в ужас. Он никак не воображал, что генерал-губернатор может иметь нужду в уездном лекаре: не лечиться ездит он по губернии, а взыскивать за нерадение по службе.

Вследствие этой мысли городовой лекарь торопится домой, чтоб сбросить фрак, надеть мундир, вооружиться шпагою; и между тем посылает за своим помощником, ждет его с нетерпением, бранит за медленность, приказывает составить список больным городовой больницы, с трепетом едет в дом казначея, входит в переднюю и, отирая пот на лице, спрашивает у слуги: дома ли его высокопревосходительство?

Его вводят в залу. Казначей с женою и двумя дочерями встречают его, чуть дотрагиваясь до полу, и шопотом рассказывают ужасное событие, как его высокопревосходительство разбили лошади, как выпал его высокопревосходительство из экипажа, к счастью подле их дома; рассказывают, что его высокопревосходительство весь разбит и лежит без памяти на диване в гостиной, и просят войти туда осмотреть, раны его высокопревосходительства.

Как же это можно! - говорит лекарь. - Войти без особенного на то приказания его превосходительства! Не лучше ли подождать, когда он очувствуется и потребует медика?

Помилуйте, Осип Иванович; что вы изволите говорить? Его высокопревосходительству нужна неотлагаемая медицинская помощь, потому что вся голова его от сильного удара при падении приведена в окровавленное состояние.

Лекарь убедился словами казначея; поправив мундир и шпагу и взяв в правую руку треугольную шляпу, он вошел в гостиную.

На диване лежал средних лет мужчина с окровавленным лицом, с огромной посиневшей шишкой на лбу, в сюртуке, на котором сияли три звезды.

Пощупайте у его высокопревосходительства пульс, Осип Иванович, - сказал тихо казначей.

Лекарь пощупал пульс и пришел в себя, потому что его высокопревосходительство действительно был без памяти.

Что скажете?

Осип Иванович покачал головою.

Не нужно ли пустить кровь?

Да, нужно бы! Его высокопревосходительство без памяти. Нехудо бы послать за фельдшером.

Помогите, почтеннейший Осип Иванович! Вы представьте себе, что его высокопревосходительство будет почитать вас и меня своими спасителями. Если б не я, действительно он погиб бы, изошел бы весь кровью. Надо же быть такому счастью: еду в театр, выезжаю из ворот, слышу стук экипажа и вдали крик, а под ногами слышу стон. Что это значит, думаю себе. Стой! Слезаю с дрожек, гляжу, - что же? Его высокопревосходительство у мостика лежит в канаве, весь разбит, как видите. Экипаж, верно, опрокинулся, лошади понесли под гору и, верно, прямо в Днепр…

Необыкновенное счастье, - подхватила жена казначея, - что коляска во-время опрокинулась, иначе и его высокопревосходительству быть бы в Днепре.

Помогите скорее, Осип Иванович, - прервал казначей, - за спасение жизни он возьмет нас под свое покровительство.

Употреблю все искусство. Мы пустим ему кровь… Послали за фельдшером?

Послали, послали! - отвечала жена казначея и две ее дочери.

Лекарь подошел к больному.

Голова вся разбита!.. Боюсь, не потревожился ли мозг, - прибавил он важно.

Фельдшер пришел. Руку больного освободили из рукава, натянули, перевязали выше локтя; жила напружилась, ланцет щелкнул, кровь брызнула в потолок.

Несчастный! - вскричал больной, отдернув руку. - Дай обойму тебя!.. Будем сражаться с смертью!..

Боже, он умирает! - вскричали все женщины и выбежали вон.

Что? Нет надежды, Осип Иванович?

Посмотрим! Помогите держать руку его высокопревосходительства, - отвечал лекарь, и при помощи казначея и фельдшера снова натянули руку больного, и снова ланцет стукнул, а кровь брызнула струей.

- Смертельный удар! - вскричал больной в беспамятстве. Лекарь отскочил со страхом.

Боже, что вы сделали! - произнес казначей.

- Тление объяло все мои члены!.. - продолжал беспамятный, вскинув руку, из которой лилась кровь. - Пожирающее время губит память мою! Земля разверзается! Стой!.. Обрушим с собою землю! Она дрожит!.. Прочь!..

Судорожная дрожь обняла больного; долго продолжал он бредить; но слова его заглушались стуком зубов. Наконец умолк, впал в совершенное бесчувствие.

Есть ли надежда, Осип Иванович? - спросил казначей.

Увидим, что скажет ночь, - отвечал лекарь.

Целую ночь лекарь и казначей провели в дремоте подле больного. Под утро он пошевелился; глубокий вздох вылетел из груди.

Слава богу, будет жить! - вскричал лекарь.

Жить! - повторил больной.

Он приходит в чувство! - сказал, перекрестясь, казначей.

- Мне говорит мой государь, мой друг… верю… остаюсь жить… - произнес больной и продолжал что-то невнятно.

Слышите? Друг государя! Его высокопревосходительство прямо из столицы! - прошептал казначей на ухо лекарю.

Больной снова заговорил что-то невнятно и потом продолжал:

- Знаю, государь… я… все благополучие полагаю в том, чтоб делать людей счастливыми… а теперь… ах, как я несчастлив!..

Успокойтесь, ваше высокопревосходительство! Осип Иванович поможет вам; а у меня в доме вы изволите быть как у себя в доме…

Тс! - прервал лекарь слова казначея. - Не говорите теперь с его высокопревосходительством; он еще не пришел в себя, оставьте его; он, кажется, заснул. Я, между тем, схожу домой отдохнуть и приготовить необходимую микстуру из хины; о, это новое вернейшее средство от всех болезней: все роды лихорадок как рукой снимает, а всякая болезнь есть не что иное, как лихорадка. Вы сами видите пример над его высокопревосходительством. Ушиб сам по себе есть не что иное, как наружное воспаление; а как ужасно его трясло; стоит только прекратить внутреннюю дрожь, и все кончено.

И лекарь отправился домой; но у ворот столкнулся он с городничим во всей форме, который торопился представляться генерал-губернатору.

А! Осип Иванович!

Куда вы?

К его высокопревосходительству, донести о благосостоянии города.

Невозможно! - вскричал лекарь. - Не может принять; он только что стал приходить в себя; лошади разбили его жестоким образом; но я принял все необходимые меры,

Какие, сударь, меры с вашей стороны? Как начальник города я должен принимать все меры и первый явиться к его высокопревосходительству для получения приказаний!

Как вам угодно, господин городничий: я не буду виноват, если его высокопревосходительство не выздоровеет! - отвечал лекарь.

Городничий вошел в переднюю. Казначей вышел к нему на цыпочках.

Тс! Его высокопревосходительство уснул.

Я удивляюсь, господин казначей, - сказал городничий строгим тоном, - каким образом вы осмелились предложить его высокопревосходительству дом свой и вмешиваться в распоряжения полиции!

Помилуйте, - отвечал казначей, - его высокопревосходительство в глазах моих разнесли лошади, и я поднял его подле моего дома всего разбитого, без памяти…

Тем хуже, сударь! Без ведома полиции вы не смели поднять на улице человека беспамятного, и тем более внести в свой дом! Мое дело было исследовать, кто такой лежит на улице в бесчувственном состоянии, и, узнав, что генерал-губернатор, отвести ему приличную квартиру, а не лачужку, сударь!.. Это происки, государь мой! Вы подкапываетесь под свое начальство; вы человек беспокойный, вы не знаете подчиненности! Генерал-губернатор у вас в доме, а вы смеете быть в халате! Я донесу, сударь, на вас! Ей, хожалый! Как только его превосходительство проснется, донести немедленно мне!

Городничий скорыми шагами вышел из передней, отправился в полицию приводить все в порядок.

Казначей в самом деле испугался слов городничего и раскаивался, что вмешался не в свое дело.

Казначей был добрый человек, ученый человек; был большой антикварий по части законов, и это повредило ему, перессорило со всеми.

Он читал "Правду русскую", устав святого князя Володимера, судебник царя Ивана Васильевича и знал, что чин казначейский издревле был важный чин, что некогда главною должностью казначея было хранить государево платье и оберегать оное от волшебства и чародейства.

С городничим поссорился он за то, что сказал ему, что искони городовые воеводства, то есть городничества, давались вместо жалованья и кормления из милости, для нажитка, и что в челобитных о воеводствах писали: прошу отпустить покормиться; и что воеводы судили прежде вместе с старостами и целовальниками.

Последнее было принято городничим за смертельную обиду. Он почел это за упреки в нетрезвости; ибо казначей не потрудился ему объяснить древнего значения слова целовальник.

С стряпчим городового магистрата казначей поссорился за то, что, объясняя ему старинную должность стряпчего: одевать, обувать, омывать и чесать государя и, за неимением карманов, носить носовой царский платок, осмелился прибавить: что стряпчие прежде были под началом у ключников.

С своим начальником казначей жил в худом ладу за то, что не ставил в книгу расхода сумм, издержанных им не на казенные потребности.

Таким образом казначей, не предвидя добра быть бельмом на глазу у своих начальников и сослуживцев, хотел просить его высокопревосходительство о переводе его в другой город.

Между тем колодник, занимавший место писаря в полиции, отведен в острог; шкаф, наполненный вместо дел, валявшихся на столе и под столом, остатками ужина, куском жареной говядины, раскрошенным хлебом и бутылкою с чем-то, очищен; непроспавшаяся команда поставлена на ноги; письмоводитель с синим носом после нескольких начальнических тычков сел составлять рапорт о благосостоянии города и список колодников, содержащихся в остроге; часть полицейской команды побежала ловить по городу подводы и рабочих людей для чищения улиц.

Из магистрата и прочих судебных мест также вынесена не принадлежащая к производству тяжебных, уголовных и письменных дел посуда и утварь. Судьи принялись повторять зады, составлять задним числом журналы и подводить итоги в шнурованных книгах.

Когда дошло известие о прибытии в город генерал-губернатора до командира гарнизонного округа, до подполковника Адама Ивановича, сердце старика обдалось ужасом.

Гарнизонный солдатик стоял в почтительном положении, руки по швам, близ дверей и в молчании ожидал начальничьего приказания.

Уж не приехал ли с ним и наш генерал? - произнес наконец окружной командир.

Не могу знать, ваше высокоблагородие! Полицейский посыльный того не говорил; може, приехал, а може, и нет!

Был ты у Ивана Ивановича?

Был, да его благородия нет в квартире!

Боже мой! Нет в квартире! Что ж я буду делать!.. Беги, ищи его, скажи, что окружной командир приказал просить его к себе! - вскричал, расходясь по комнате, Адам Иванович.

Слушаю, ваше высокоблагородие!

И гарнизонный солдатик, приложив левую руку к тесаку, поворотил налево кругом, притопнул правою ногою и отправился было вон; но окружная командирша, прибывшая из гостей, столкнулась с ним в дверях и остановила левую его ногу, подъятую для скорого марша, следующим вопросом:

Зачем ты здесь? А?

К его высокоблагородию! - отвечал солдатик, вытянувшись во фронт.

От кого?

Из полиции. Его превосходительство приехал, губернатор.

Губернатор? Ах, боже мой! Что ж ты, Адам Иванович, задумался? А? Ведь ты командир! Твое бы дело собрать команду да представить!

А вот, мой друг, придет Иван Иванович; распоряжения должны итти по команде.

Без Ивана Ивановича и дело не обойдется! - вскричала окружная командирша. - То-то разиня начальник! Подчиненный что хочет, то и делает! Сел тебе Иван Иванович на шею! Без Ивана Ивановича солдат из кухни начальника лохани не смей вынести, не только что-нибудь на хуторе сработать! Что ж, сударь… что не бежишь сам к Ивану Ивановичу? Посмотрю, как-то ты натянешь свой изношенный мундиришко? В двадцать лет службы не выгадал ни жене, ни себе на порядочное платье!..

Окружная командирша не умолкала до самого прибытия Ивана Ивановича.

Иван Иванович, лихой поручик лет сорока от роду, в бледно-зеленом мундире, с парою свешивавшихся на грудь желтых, с кованым почерневшим ободочком, эполет, вошел в комнату; огромная шпага его, как палаш, стучала об ноги и об пол; в треугольной его шляпе торчала репица бывшего черного пера; левый глаз его щурился, левая часть рта подергивалась, бакенбарды отвисли, как мохнатые уши легавого пса; лоб морщился.

Что изволите приказать? - произнес он, воткнув указательный палец правой руки между 3-й и 4-й пуговицей.

Ах, любезный Иван Иванович! Вы слышали, что приехал генерал-губернатор? Должно сделать надлежащее распоряжение и отдать приказ по команде.

Действительно-с так, потому что по случаю прибытия его высокопревосходительства команда имеет быть собрана во всей амуниции и в предписанном порядке представлена для инспекторского смотра, который имеет быть учинен. А также по случаю прибытия его высокопревосходительства имеет быть назначен почетный караул к занимаемому его высокопревосходительством дому.

Так, так, Иван Иванович; следовательно, вы назначите караул.

Да не благоугодно ли будет представить рапорт о благосостоянии команды, о числе постов и больных?

Так, так, Иван Иванович, конечно, мне должно представить рапорт о благосостоянии вверенной мне команды.

Кстати, Адам Иванович, вы бы изволили представить его высокопревосходительству, что городничий осмеливается распоряжаться гарнизонной командой мимо начальника и брать без вашего ведома солдат на съезжую.

Да, да, Иван Иванович, справедливо; в следующий приезд его высокопревосходительства я донесу обо всех злоупотреблениях полиции, а на сей раз мы подадим только рапорт о благосостоянии команды…

Как вам угодно, а я бы в глаза сказал городничему: как он осмеливается делать такие вещи!..

Я скажу ему, скажу! Он не смеет этого делать! - Сказал Адам Иванович, заходив по комнате.

Так как же? Прикажете завтра поутру собрать команду на площадь?

Да, да, непременно на площадь, во всей амуниции.

Пойду в пакгауз да велю почиститься да побелиться.

Хорошо, хорошо, Иван Иванович, прикажите, чтоб все было в надлежащей исправности и чистоте.

Поручик отправился, а господин окружной командир, довольный своими распоряжениями, набил наследственную пенковую трубку кнастером и стал раскладывать гранпасьянс.

Настало утро. Поручик Иван Иванович, перетянутый нитяным шарфом, ходит с обнаженной шпагой по фронту гарнизонных солдатиков, равняет линию и ожидает окружного гарнизонного командира.

Сопровождаемый вестовым, является, наконец, Адам Иванович в огромных ботфортах со шпорами, в лосинных панталонах, заменяющих белые суконные, в бледнозеленом мундире с дутыми пуговицами и с желтым стоячим воротником, который от времени сделался откладным, в треугольной шляпе, опрокинувшейся назад; перетянутый трехцветным шарфом, как будто для поддержания живота, Адам Иванович походил на Карла XII.

Здорово, ребята! - вскричал он, подходя к фронту.

Здравия желаем! - крикнули солдатики.

Прикажете сделать репетицию? - сказал поручик, подошед к нему и приложив руку к шляпе.

Репетицию, репетицию! - отвечал важно окружной гарнизонный командир.

Смирно!.. Смотри же, ребята, не робеть! Делать, что скомандует Адам Иванович! - сказал поручик, обращаясь к фронту.

Извольте командовать, Иван Иванович!

Что прикажете? - отвечал поручик, приложив руку к шляпе.

Извольте командовать… по принадлежности.

Слушаюсь! - отвечал поручик. - Смотри же, ребята, не робеть; делать, что я буду командовать! - вскричал он, обратись к команде.

И поручик встал уже перед фронтом, вложил шпагу в ножны, вытянулся, откашлянул, разинул рот.

Слу-у-у-у…

Помилуйте! Адам Иванович! - прервал его звонкий голос городничего, скакавшего по городу для восстановления порядка и остановившегося перед фронтом подле окружного командира. - Помилуйте, вы по сие время не назначили караула к его высокопревосходительству, не отправили даже вестовых и ординарцев!

Я свое дело очень знаю! - отвечал сердито Адам Иванович вслед за удаляющимся городничим. - Иван Иванович, извольте назначить караул, вестовых и ординарцев к его высокопревосходительству.

Ребята, кому следует на караул? Выходи! - скомандовал поручик.

И солдаты завели спор, кому следует итти в караул.

Не прикажете ли, Адам Иванович, поставить две будки к воротам его высокопревосходительства?

Непременно, непременно! Да не забудьте назначить двух часовых к экипажу его высокопревосходительства.

Слушаюсь! - отвечал поручик.

Адам Иванович отправился, сопровождаемый вестовыми, к его высокопревосходительству.

Между тем все чиновные и служебные люди города, члены купечества и городской голова нахлынули в дом казначея и на цыпочках вошли в маленькую залу. В мундирах, с подобострастною важностью на лицах, построились они по старшинству у дверей комнаты, держась левою рукою за шпаги, а тремя пальцами правой придерживая по форме треугольные шляпы.

Наблюдая почтительное молчание, они смотрели на притворенные двери гостиной.

Приемная зала есть также сфера солнечного мира, в которой носятся планеты разной величины и свойства. Быстрый и яркий меркурий носится из кабинета в приемную, из приемной в кабинет, крутится бесом около солнца, важен чужим светом; чиновный юпитер, по уши в шитом воротнике, с четырьмя своими спутниками, расставив ноги, глядит на всех свысока; заслуженный лысый сатурн, приобретший за долговременную службу и понесенные труды светлый ореол, сидит молчаливо и важно в углу залы; холодный уран, с синим носом, угрюм и мрачен, стоит в другом углу; он в немилости у солнца, на него никто не смотрит, никто не видит его, кроме наблюдательных астрономов и семи жалких подчиненных. Марс, в красном воротнике, заложив палец за мундирную пуговицу, надут и рдян, стоит, вытянув неподвижную шею и передвигая вправо и влево зрачки, готовые всегда стать во фронт перед ясными очами начальника. Все прочие малой величины планеты и спутники, как неподвижные звезды, рассыпаны по зале, стоят в почтительном положении, посматривая на восток, ждут солнца. Люцифер повещает его… Взойдет оно, и важность планет исчезает, их не видно, в зале как будто никого нет, кроме солнца.

В зале казначея вся эта процессия была проще, провинциальное.

Но вот дверь в гостиную отворилась, все вздрогнули, вытянулись…

Вышел казначей.

Тс! - произнес он тихо. - Его высокопревосходительство не могут принимать теперь, они уснули.

Все на цыпочках подошли к казначею, обступили его, осыпали вопросами; но его начальник, председатель магистрата, имеющий полное право на его особу, воспользовался этим правом, взял своего подчиненного за руку и отвел в сторону для допросов.

Боже мой! - раздался громкий голос из гостиной. Председатель отскочил от казначея, рассыпавшийся фронт чиновников построился снова, казначей бросился в гостиную. Подле постели стоял лекарь с ложкой микстуры, которую он хотел влить в рот больного.

- Она совсем почти лишила меня рассудка и вольности, похищает то время, которое я обязан посвящать должности, возложенной государем и отечеством!.. - произнес больной и продолжал что-то невнятно; и вдруг, взбросив голову, вскочив с места, вскричал: - Что я вижу? Это дом Софии? Это храм, где обитает божество души моей!..

Лекарь взглянул на казначея; казначей весь вспыхнул; "Не понимаю, - подумал он, - когда его высокопревосходительство был у нас и видел дочь мою!"

Городничий, услышав голос его высокопревосходительства, не утерпел. "Я начальник города, я должен явиться к генерал-губернатору, да и что ж за такая особа казначей, что смеет входить к его высокопревосходительству без доклада!" - думал он и вошел в гостиную.

Больной бросил на него взор и вскричал:

Кто ты, дерзкий?

Ваше высокопревосходительство!.. Я… городничий… честь имею.

- Кто осмелился лишить меня первого в жизни удовольствия? Говори! - продолжал больной грозным голосом.

Не могу знать, ваше высокопревосходительство!.. Я не был предуведомлен о вашем приезде… У меня и квартира готова для вашего высокопревосходительства… постоянно шесть лет исполняю я должность свою с рачительностью…

Во время слов городничего казначей и лекарь стояли в почтительном положении, вперив очи в землю; а больной продолжал что-то говорить про себя и вдруг произнес вслух, прервав слова городничего:

- Что ж ты мне скажешь?

При сем имею честь представить рапорт о благосостоянии вверенной мне должности…

Слова его прервал окружной гарнизонный командир. Вступив в комнату в кивере, он мерными шагами подошел к дивану, приложил руку к козырьку и произнес громко:

Вашему высокопревосходительству честь имею…

- Сделайте милость, оставьте меня! - вскричал больной умоляющим голосом.

Адам Иванович отступил, замолк, затрясся.

- Неужели все против меня?. Неужели все согласились на мою погибель? Погибель! Нет!.. - и с этими словами, кинув грозный взор и сбросив с головы повязку, продолжал скороговоркою бессвязные слова.

Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь молчали, не смея поднять глаз.

Что это тачит! - продолжал опять больной явственно. - Все за мной ходят и не хотят ни на час меня одного оставить!..

Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь, исполняя волю его высокопревосходительства, вышли из комнаты; а он продолжал говорить что-то громко, с сердцем.

Пойдемте, господа, - сказал городничий, - его высокопревосходительство предупрежден против нас. Это каверзы господина казначея.

Напрасно изволите говорить, напрасно! - повторял казначей вслед за уходящими.

В спальне казначея был ужасный спор между ним и его женою.

Полно, сударь! Ты думаешь только о своей дочери, а мою ты готов на кухню отправить, сбыть с рук, выдать замуж хоть за хожалого. Я своими ушами слышала, как он произнес имя Ангелики.

Помилуй, душенька, я могу тебе представить в свидетели Осипа Ивановича. Как теперь слышу слова его высокопревосходительства: "это дом моей Софии, моей дражайшей Софии!"

Ах ты, этакий! Так ты и последний домишко хочешь отдать в приданое своей возлюбленной Софии!.. Нет, сударь, этому не бывать!..

Прямая ты мачеха! Бог с тобой! По мне все равно: и Ангелика моя дочь; впрочем, кто тебя знает…

С сердцем казначей вышел из комнаты, не кончив речи.

Лысый чорт! Сам в себе сумлевается! - проворчала казначейша и кликнула Ангелику.

Принарядилась? Вот так! Хорошо; косыночку-то поспусти немного на плечики. Ну, ступай; скажи, что я, дескать, лекарства хочу дать вашему высокопревосходительству.

Вятской породы, рябенькая, одутловатенькая Ангелика, получив наставления от матери, вошла в комнату больного.

Он лежал в забывчивости, глаза его были устремлены в потолок. Ангелика стукнула склянкой.

Больной оглянулся, привстал и произнес, устремив на нее взоры:

- Пойду к ней… да не подозрительно ли?.. Нет!.. Смею спросить, сударыня, о чем вы изволите беспокоиться?

Лекарство вашему высокопревосходительству…

- Да вы на кого-то жаловались?

Ангелика вспыхнула. "Боже! - думала она, - он слышал, как я жаловалась на Софью матушке".

Никак нет-с, я не жаловалась; у меня нет ни на кого сердца.

- Если угодно, я могу служить вам своим.

Я не стою, ваше высокопревосходительство…

Любовь! - вскричал он, отворотив голову в сторону. - Теперь вспомоществуй мне! - и, обратясь к Ангелике, продолжал: - Ах, сударыня, вы не откажете мне в вашей услуге!..

Что вам угодно приказать?

- Открою вам тайну, меня угнетающую… ужасаюсь!.. Я б хотел открыть вам мое сердце, но язык не повинуется моему желанию…

Если вы мне сделаете честь… мое состояние…

- Не в моей воле открыть вам причину моего беспокойства… Оно началось в тот самый день, как в этом доме было печальное происшествие….

"Когда умерла бабушка, меня здесь не было; я с матушкой была на ярмарке; только сестра оставалась", - подумала Ангелика и вспыхнула.

- Я видел божество, которого прелести ввергли меня в это бедствие.

Я не знаю-с! - отвечала с сердцем Ангелика, - может быть, моя сестра Софья…

- Но крайней мере в вашей воле дать случай в последний раз на нее взглянуть! - сказал больной, смотря на нее неподвижными глазами.

Извините-с! - произнесла, вспыхнув, Ангелика и, присев с презрительной улыбкой, выбежала из комнаты…

Это ужас! - вскричала она, хлопнув дверью. - Он требует, чтоб я дала случай видеться ему с Софией.

Видишь ли, мой друг? - сказал казначей, входя в комнату. - Не я ли тебе говорил?

Очень рада, сударь, что свел дочку свою с вельможей; она годна на все руки! - вскричала казначейша.

Между тем больной что-то говорил вслух, слова: "а после приведи ко мне доктора, да как можно поскорей!" - громко раздались.

Казначей бросился к нему.

Что угодно вашему высокопревосходительству? - произнес он тихо.

Больной, склонясь на подушки и смотря в потолок, продолжал:

- Слабость моя уменьшается…

Слава богу, ваше высокопревосходительство! - сказал казначей, сложив руки и поклонившись. Больной продолжал:

- Силы подкрепляются какою-то надеждою… Конечно, Софья в безопасности. Ах, если бы исполнилось предчувствие! Всесильное существо! Какую принесу тебе благодарность, когда увижу в своих объятиях дражайшую Софью! Чу, я слышу ее голос!..

Софья, Софья! - вскричал казначей, выбежав в спальню и схватив Софью за руку. - Ступай, поднеси его высокопревосходительству лекарство.

София, добренькая, скромненькая девушка с голубенькими глазками, на которых еще светились слезы от брани мачехи, втолкнутая отцом в комнату больного, остановилась и закрыла платком лицо.

- Я жив еще, любезная Софья! Жив еще! Не мучься! - вскричал больной, протягивая к ней руки. - В каком она исступлении! А, это от Любви ко мне!.. О, сердце мое раздирается болью и досадой!..

Куда ты, Софья! - прошептал казначей, удержав дочь свою, которая хотела выбежать. - Извините, ваше высокопревосходительство, моя Софья немного застенчива.

- Не беспокойся, дражайшая! Мне оставлена жизнь… благодари провидение!.. Тьфу, дурак суфлер не подсказывает… Как бишь?..

Батюшка! Пустите меня!.. - произнесла Софья, вырываясь из рук отца.

Я жив, - продолжал больной, - и жив для того, что тебе это драгоценно…

Слышишь, глупая! - шепнул казначей на ухо дочери.

- Теперь помоги мне встать, любезная Софья! Самому мне не позволяет слабость…

Позвольте, я, ваше высокопревосходительство, приподниму вас! - С этими словами казначей бросился помочь больному привстать, а Софья выбежала вон из комнаты.

Приподнявшись с дивана, больной устремил глаза на казначея, долго что-то Шептал про себя; потом, вдруг схватив подушку и приподняв ее, вскричал:

- Что! Или ты, варвар, за тем пришел сюда, чтоб докончить свои злодеяния?

Ваше высокопревосходительство! Милостивейший государь!.. Я ничего-с! - произнес казначей, затрепетав как лист.

А где государь?

Не нам, мелким людям, а вашему превосходительству довлеет знать сие, - отвечал казначей, почтительно поклонясь.

- Как можно, чтобы государь дал тебе команду надо мною? - вскричал снова больной.

Не смею и думать, ваше высокопревосходительство; я человек подкомандный, всем распоряжается сам председатель…

- Я сам к нему сейчас еду! - вскричал больной и вдруг вскочил с дивана, накинул на левое плечо сюртук, который был сдернут с руки для пускания крови, схватил лежащую шляпу казначея и скорыми шагами вышел вон из комнаты. В передней вскочили с мест слуги, вытянулись во фронт гарнизонные вестовые и ординарцы, у ворот часовые ударили темп на караул, махальный дал знак гауптвахте, которая была вблизи на площади.

Его высокопревосходительство отправляется скорыми шагами по улице на площадь.

Между тем в городе служебная деятельность необыкновенна, исправность по службе дивная, порядок примерный; во всех усердие, достойное внимания вышнего начальства; в магистрате и судах все в мундире и при шпаге, регламент ожил, перед зерцалом чинят и вчиняют правду по законам, судят и рассуждают о делах, а не о вчерашнем дне и городских новостях; в городовой больнице лекари щупают пульс каждого больного, лекарство прописывается не для всех одно, диэта не общая; гарнизонная команда на площади учится учебному шагу, полицейская команда настороже. Городничий подписывает рапорты, доношения и отношения, квартирные билеты и отправления колодников по этапам; занятия его прерывает вошедший антрепренер театра глубоким поклоном.

Здорово, любезный! Что это? Афишка нового представления?

Никак нет, ваше высокоблагородие, просьбица!

Иванов, возьми и читай! - сказал городничий, продолжая подписывать бумаги.

"По титуле; вольноотпущенного Якима Прохорова Козырина прошение; а о чем, тому следуют пункты: 1-е. Быв по ремеслу актер и поступив в директоры, сиречь содержатели вольной труппы, я производил на сцене разные пьесы, как то: комедии, оперы, трагедии, к совершенному удовольствию публики, на ярмарках и в провинциальных городах Всероссийской империи, имев на то повсюду дозволения местного начальства, на собственный кошт, с различными декорациями и костюмами. 2-е. В прошлый год на Ростовской ярмарке поступил в труппу дирекции моей мещанин Корнелий Иванов Зарецкий по контракту, с тем дабы быть на моих хлебах и играть трагические роли, а когда нужда воспоследует, то и комические; в случае же отсутствия или болезни оперного артиста труппы моей, отставного баса певческой кафедрального собора, имеет он, Зарецкий, и петь. Несмотря на сие, он, Зарецкий, по прибытии в сей город от должности своей скрылся и снес от меня, содержателя, разные костюмы, а именно: бархатные штаны, сюртук синего сукна с красным стамедным подбоем, жилет зеленый шелковый шитый, на сюртуке три звезды фольговые, шитые канителью, и сверх сего забрал вперед денег сто двадцать рублев; коего прошу оную полицию отыскать и, поступив по законам, вышеозначенные вещи и деньги мне возвратить. К поданию подлежит в городскую полицию. Прошение сочинял и переписывал со слов просителя сам проситель. К сему прошению руку приложил" и т. д.

Ты, братец, не выставил в просьбе: сколько ему от роду лет, какие приметы, женат или холост, где приписан к мещанству!.. Это вещи, необходимые для полиции; по сим соображениям мы составим отношение в тот город.

Ваше благородие! Вот его паспорт.

Все равно, братец, - отвечал городничий, продолжая подписывать бумаги, - в просьбе должно быть все упомянуто. То-то, братец, чем бы самому сочинять и переписывать просьбу, ты бы обратился к человеку, знающему это дело.

Позвольте, я вам напишу, - сказал письмоводитель: - это пустого стоит.

Вдруг на улице раздался шум.

Узнать, что там такое! - вскричал городничий, продолжая подписывать бумаги.

Квартальный и служители полиции бросились вон и не возвращались: любопытство и обязанность повлекли их вслед за народом, который сбегался на площадь и сгущался в толпу около неизвестного человека в треугольной шляпе. Сквозь народ заметны были только сверкающие его глаза и движения рук. Исступленным, страшным голосом он произносил:

- Великолепный город!.. Какое величие управлять им, блистать над ним, подобно царственному дню!.. Погрузить в этот бездонный океан все клокочущие страсти, все ненасытные желания!.. Пропасть!.. Повергните в нее все, что только человек имеет драгоценного!.. Ваши победы - завоеватели; ваши бессмертные произведения - художники; ваше сластолюбие - эпикурейцы; ваши моря и острова - мореплаватели!.. Дож!.. Какое блаженство стоять на этой ужасно возвышенной точке! Взирать на бурную пучину, где колесо слепой обманщицы вертит обстоятельствами людей! Какой восторг испить первому из чаши радости!.. Какое величие укрощать тонкою уздою неукротимые страсти людей, одним дуновением превращать в прах вздымающуюся гордость вассала!.. Раздроби гром на простые звуки, и ты усыпишь им детей; слей их в один внезапный удар, и величественный звук потрясет вселенную!..

Ваше высокоблагородие, ваше высокоблагородие! - вскричал прибежавший запыхавшись писарь полиции. - В городе странный беспорядок; какой-то в азарте чинит буйство на площади.

Как! - вскричал городничий, схватив шляпу и шпагу со стола. - Собрать всю команду!.. Послать к окружному командиру, чтоб шел с солдатами на площадь!.. За мной!.. - И с этим словом городничий бросился как угорелый на площадь.

Между тем неизвестный продолжал:

- Неужели я, я, Фиэско, убил жену свою!.. О, заклинаю вас! Не смотрите, подобно бледным привидениям, на эту игру природы! Благодарю, всевышний! Есть случаи, которых человек не может страшиться, потому что он человек!.. Кому отказано в восторгах божественных, тому неужели суждено терпеть мучения дьявольские?

Вот он! Он убил свою жену.

Молчи!.. Куда? - продолжал неизвестный, схватив одного попятившегося назад за шиворот и отбросив его в толпу.

Схватите его, схватите! - кричал полицейский офицер, продираясь сквозь народ.

- Превратись язык твой в крокодила! - заревел неизвестный, бросаясь на полицейского чиновника. - Ступай в безднуадскую!..

Полицейский чиновник увернулся и с подобострастием замолк, вытянулся во фронт; его испугал не сам неизвестный, но сиявшие на груди его три звезды.

Схватите его, схватите! - раздался издали голос запыхавшегося городничего.

Но народ отхлынул от неизвестного, когда, заскрежетав зубами, он произнес:

- Прочь, прочь лица человеков! О! Если б мироздание попалось в мои челюсти! Человек!.. С какою радостью стоит это гнусное порождение и благословляет судьбу свою, что она не подобна моей! - продолжал неизвестный, указывая на стряпчего, который, растолкнув толпу, только что выбрался вперед. - На одного меня обратилась вся злоба ада!.. Брат! - продолжал он жалким голосом. - Благодарю тебя, всемогущий, здесь есть еще один, которого разразил этот гром!..

Зарецкий! - раздался новый голос в толпе. Это был содержатель походной труппы. - Вот он, вот он! - вскричал он, продравшись сквозь толпу и обхватив неизвестного. - Он пьянствовал! Я узнал его по монологу из «Фиэско»! Нашел место декламировать!.. Вот и костюм театральный и мои звезды! Счастье, что не пропил!..

Выведенная содержателем театра из недоумения полицейская команда обсыпала несчастного Зарецкого.

Скрутите ему руки назад! - вскричал торжественно городничий. - Ведите в полицию для допроса.

Влекут несчастного Зарецкого. Невнятный, отрывистый его голос, сопровождаемый сверкающими очами, не слышен в шуме преследующей его толпы.

Бедного Зарецкого привели в полицию; толпа народа обступила полицейский дом; крик, шум, толкотня; городничий, заняв свое место, приказал ввести преступника в судейскую, приказал письмоводителю приготовить бумагу для допросов.

Два будочника ввели Зарецкого; за ним вошел содержатель театра.

Городничий

Имя твое?

Зарецкий (в сторону)

Господи боже мой! Ошибка! И где же? На сцене, вовремя представления! Он должен был сказать имя ваше? (К городничему.) Конрад Туринский.

Он пьян… Ваше высокоблагородие… Он повторяет роль свою из драмы "Вольные судьи".

Городничий

Тс! Никто не перебивай слов моих! Звание?

Зарецкий

Имперский барон и член сего судилища.

Городничий

Как? Что? Новый подлог? Хорошо! (К письмоводителю.) Пиши. (К Зарецкому.) По какому случаю прибыл в сей город?

Зарецкий (в сторону)

Боже! Он не знает своей роли! Он и меня собьет с толку! (К городничему.) Защищать мою невинность и занять место!

Городничий

Хороша невинность! О друг, ты займешь место в тюрьме!

Зарецкий (в сторону)

Чорт знает, что он говорит! Дураку дали роль Вольного судьи! (К городничему.) Какое мое преступление?

Городничий

Как? Какое преступление? Запираться! Нет, приятель! Свидетель целый город… Говори, каким образом и с какою целью уговорился ты с господином казначеем сыграть роль генерал-губернатора! А?

Зарецкий (в сторону)

Врет! Я? Роль генерал-губернатора? (К городничему.) Где ж мой обвинитель?

Да он, ваше высокоблагородие, спьяна бредит ролями, которые играл на театре.

Городничий

Тс! Тем лучше: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. (К Зарецкому.) Отвечай на вопрос: с какою целью? А? Не с тою ли, чтоб похитить казенные суммы и вместе скрыться? Да!.. Я и позабыл было. (К квартальным.) Извольте отправиться немедленно, сейчас же и без малейшего отлагательства арестовать казначея. Если он скроется, то вы будете отвечать. Слышите ли? (К Зарецкому.) Ну, говори, с какою целью? А?

Зарецкий (в сторону)

Не то! (К городничему, с удивлением.) Какой звук голоса!

Городничий

Говори! Что ты будешь на это отвечать?

Зарецкий

Что судилище слишком справедливо, чтоб наказывать заблуждения или чтоб расставлять сети.

Городничий

Какая дерзость! Сети!..

Зарецкий (перебивает)

Да, сети! Всей Германии известны связи дружбы, родства…

Городничий (перебивает)

Связи, дружбы и родства! А! Наконец! (К писарю.) Пиши: "связи, дружбы и родства!.." Пиши! Вот оно что! Теперь-то объяснилось!

Зарецкий (в сторону, с сердцем)

Гадишь, портишь! Не дал всего высказать!

Городничий

А что казначей обещал тебе за это?

Зарецкий (в сторону)

Вместо: вы это обещали? чорт знает что говорит! (К городничему.) И сдержал слово; он был мой друг…

Да он, ваше высокоблагородие, декламирует роль из "Вольных судей"!

Городничий

Тс! Молчать! Здесь не вольный, а казенный суд!

Зарецкий (продолжает)

Мой гость, а я изгнал его; он простирал ко мне руки, а я умерщвлял его…

Городничий (перебивает)

Позднее раскаяние!

Зарецкий (в сторону)

Совсем сбил меня! Что бишь? Да! (К городничему.) Должен ли он умирать два раза, два раза переносить томление при смерти! Кто б ты ни был… если это твое мнение, то у тебя сердце людоеда! (Бросается к городничему.)

Городничий (вскочив с места, с ужасом)

Он убьет! Схватите его! Он убьет!.. Закуйте его в железа.! Тащите его в тюрьму! Колодки на ноги!..

Ваше высокоблагородие! Он пьян; он спьяна это все наделал. Извольте прислушать, он говорит не свои слова; это роль…

Городничий

Рогатку на шею! А завтра в кандалах представить его для вторичного допроса и личной ставки с казначеем! Разбой среди белого дня!

Заключение

В тюрьму к Зарецкому тайно приходила добродетельная преступница. Она застала его в беспамятстве, бросилась в его объятия, вскричала, как Ангелика:

- Роланд! Взгляни на скорбь мою о тебе!.. Успокойся, друг мой!..

А он отвечал:

- Здравствуй, здравствуй, благородная дочь дикого Сакрипанта! Здравствуй!.. Как! Ты одна убежала от твоего отца?..

А она, видя, что нет надежды возвратить бедному Роланду-Зарецкому рассудка, произнесла горестно, как Ангелика:

Несчастный! - и удалилась из тюрьмы скорыми шагами, чтоб не опоздать на репетицию.

Настоящий генерал-губернатор, до которого дошли слухи об этом происшествии, смеялся над ним от души и велел перевести Роланда-Зарецкого из тюрьмы в сумасшедший дом, а казначея переместить в другой город.

По сю пору казначейша во время ссоры с мужем посылает его навестить зятя своего в желтом доме; а Зарецкий без отдыха декламирует: то, воображая себя честолюбцем Фиэско, заносит преступную руку на Джианеттино, поражает стену кулаком, клянет судьбу над трупом Розабеллы, низвергается в море с кровати и лежит без памяти на полу; то, вдруг очнувшись, является маркизом Лафастом и клянется в любви Софии; то перед лицом Вольного судилища защищает права и невинность имперского барона. Но в роли Неистового Роланда он превосходит самого себя; все сумасшедшие, находящиеся с ним в одной камере, забывают свою манию, - музыкант перестает перебирать на воздухе клавиши, - духовидец забывает ловить за хвост чортиков, которые садятся ему на нос, - у поэта выпадает из рук воображаемое перо, - оратор не откашливает слова, которое остановилось у него в горле, - и все внимательно, безмолвно, разинув рот, дивятся исступленному искусству Зарецкого.

ПРИМЕЧАНИЯ

А. М. Вельтман

(Биографическая справка)

Александр Фомич Вельтман, поэт, прозаик и археолог, родился в 1800 г. в Москве. Воспитывался в Благородном пансионе при Московском университете, затем в одном из частных пансионов. С 1816 г. служил в армии, участвовал в войне с Турцией 1828–1829 гг. С 1831 г. вышел в отставку и стал заниматься литературой, а затем также и археологией (совмещая эти свои занятия с службой в Оружейной палате, где он с 1842 г. был помощником директора, а с 1852 г. и до смерти - директором).

А. Ф. Вельтман получил известность главным образом как прозаик. Им написаны романы: «Странник» (1831 г.), "Кащей бессмертный" (1833 г.), «Саломея» (1848 г.), «Чудодей» (1849 г.) и другие. Ему принадлежат также два сборника повестей (1836 и 1843 гг.). В этих произведениях встречаются остроумно воспроизведенные черты быта различных сословий, зарисовки многообразных жанровых сценок, историко-этнографические описания. Однако наряду с верно схваченными отдельными чертами современной жизни у Вельтмана преобладает формалистическая игра сюжетными положениями, нарочитое смешение реальности и безудержной фантазии, беспорядочное нагромождение огромного числа персонажей. Как отметил Белинский, "оригинальность фантазии Вельтмана часто сбивается на странность и вычурность в вымыслах. Прочитав его роман, помнишь прекрасные, исполненные поэзии места, но целое тотчас изглаживается из памяти. К романическим и поэтическим вымыслам Вельтман примешивает какой то археологический мистицизм… Все это очень безобразит его романы". Вот почему задолго до смерти (Вельтман умер в 1870 г.) он потерял былую популярность.

Повесть "Неистовый Роланд" принадлежит к числу наиболее удачных произведений Вельтмана. Напечатана впервые в "Библиотеке для чтения", 1834, т. 2. Печатается по сборнику Вельтмана «Повести», 1837.

Пьеса "Неистовый Роланд", отрывки из которой произносит герой повести Вельтмана - актер Зарецкий, вышла в Москве в 1793 г. (на обложке: "перевод с немецкого Н. М.") и в течение многих лет ставилась в театрах.

НЕИСТОВЫЙ РОЛАНД

Фактор - комиссионер, смотритель.

Завтрак на вилках. - "На вилках" - буквальный перевод франц. выражении "a la fourchette" - еда стоя или у стойки.

Тулумбас - старинный музыкальный ударный инструмент.

Антикварий - знаток древностей.

Зерцало - трехгранная призма с тремя указами Петра I. Ставилась в присутственных местах как символ закона.

; полный текст «Неистового Роланда» насчитывает 38 736 строк, что делает его одной из длиннейших поэм европейской литературы.

Сюжет

В основе произведения - предания каролингского и артуровского циклов , перенесённые в Италию из Франции в XIV веке . Как и у Боярдо, от каролингских эпических песен остались только имена персонажей, а вся сюжетика взята из бретонского рыцарского романа . Сюжет «Неистового Роланда» крайне запутан и распадается на множество отдельных эпизодов. Тем не менее все содержание поэмы можно свести к четырнадцати сюжетным линиям, из них восемь больших (Анджелика , Брадаманта , Марфиза , Астольфо , Орландо , Ринальдо , Родомонт , Руджеро) и шесть малых (Изабелла, Олимпия, Грифон, Зербино, Мандрикардо, Медоро). И есть еще тринадцать вставных новелл . Главные сюжетные линии поэмы - безответная любовь сильнейшего христианского рыцаря Роланда к катайской царевне Анджелике, приводящая его к безумию , и счастливая любовь сарацинского воина Руджьера и христианской воительницы Брадаманты, которым, согласно поэме, предстоит стать родоначальниками феррарской герцогской династии д’Эсте .

Поэтика

Автор относится к описываемым им приключениям подчёркнуто иронически , выражая свою оценку как в описаниях, так и в многочисленных лирических отступлениях , которые впоследствии стали важнейшим элементом новоевропейской поэмы. В авторских отступлениях также обсуждаются вполне «серьёзные» темы; так, Ариосто беседует с читателем об искусстве поэзии, критикует Итальянские войны и сводит счёты со своими завистниками и недоброжелателями. Разного рода сатирические и критические элементы рассеяны по всему тексту поэмы; в одном из наиболее знаменитых эпизодов рыцарь Астольф прилетает на гиппогрифе на Луну , чтобы разыскать потерянный разум Роланда, и встречает обитающего там апостола Иоанна . Апостол показывает ему долину, где лежит всё, что потеряно людьми, в том числе красота женщин, милость государей и Константинов дар .

Не двигаясь в сторону психологического анализа, Ариосто целиком погружается в сказочность, которая, как указывалось, составляет лишь нижнее основание романной структуры. Гегель неточен, когда он пишет, что «Ариосто восстает против сказочности рыцарских приключений». Ценой иронической интерпретации и игровой трактовки Ариосто как бы приобретает право упиваться сказочной фантастикой с её гиперболическими преувеличениями и причудливыми образами, сложнейшими нагромождениями фабульных линий, необычайными и неожиданными поворотами в судьбах персонажей. При этом подчеркиваются гораздо больше, чем в классических куртуазных романах , наличие художественного вымысла , субъективный произвол и тонкое мастерство автора-художника, использующего эпическое предание только как глину в руках мастера.

Критическое признание

Первоначально поэма Ариосто существовала в атмосфере всеобщего и безусловного признания. В 1549 году появился комментарий к поэме Симоне Форнари, в 1554 вышли сразу три книги, содержащие апологию поэмы: переписка Джованни Баттисты Пиньи (англ.) русск. и Джиральди Чинцио (итал.) русск. , «Рассуждение о сочинении романов» Джиральди, «Романы» Пиньи. Первое развернутое выступление против «Неистового Орландо» и романов вообще мы находим в диалоге Антонио Минтурно «Поэтическое искусство», вышедшем в свет в г. Минтурно с классицистских позиций ставил в вину Ариосто нарушение аристотелевского принципа единства действия . После появления трактата Камилло Пеллегрино (итал.) русск. «Каррафа, или Об эпической поэзии» () завязался оживленный спор об Ариосто и Торквато Тассо , продлившийся до конца века.

Гегель и вслед за ним Франческо де Санктис в конце XIX века выдвинули положение, до сих пор пользующееся авторитетом, согласно которому ирония у Ариосто - фактор прежде всего мировоззренческий . Это взгляд нового сознания на старую и отжившую реальность, это свидетельство зрелости разума, возвысившегося над поэтическими фантазиями Средневековья и способного ими увлекаться, лишь забавляясь. Это та форма, в которой находит свой естественный конец рыцарская культура . Однако такая точка зрения во-первых, ставит знак равенства между ариостовой и романтической иронией , что является методологической модернизацией, а во-вторых, это и историческая модернизация, поскольку рыцарская культура времен Ариосто испытывала вовсе не упадок, а расцвет.

Бенедетто Кроче в своем революционном сочинении «Ариосто, Шекспир и Корнель » () указал на универсальную гармонию как на верховный художественный принцип «Неистового Орландо».

Влияние

Поэма Ариосто, несмотря на критику её «несерьёзности» и «несоразмерности», сразу же приобрела известность и вызвала к жизни множество подражаний. (Было и прямое продолжение - поэма Винченцо Брузантини «Влюбленная Анджелика», вышедшая в 1550 году , в которой прослежена дальнейшая судьба Анжелики). По её мотивам создавались картины и оперы; в мировой литературе сюжетные элементы «Неистового Роланда» можно найти в произведениях Лопе де Веги , Сервантеса (в романе «Дон Кихот»), Виланда , Байрона , Вольтера (в поэме «Орлеанская девственница », именно по этой причине Пушкин говорит о нем как о «внуке Арьоста»), Пушкина А. С. («Руслан и Людмила » и перевод отрывка об обнаружении Роландом измены Анжелики - «Пред рыцарем блестит водами»), Осипа Мандельштама («Ариост») и др.

См. также

Напишите отзыв о статье "Неистовый Роланд"

Примечания

Литература

Андреев М.Л. Рыцарский роман в эпоху Возрождения. М., 1993. Глава V.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Неистовый Роланд

Пещеры принимали Катар, раскрыв для них свои тёмные, влажные объятия... Жизнь беглецов становилась сложной и одинокой. Скорее уж, это было похоже на выживание... Хотя желающих оказать беглецам помощь всё ещё оставалось очень и очень много. В маленьких городках Окситании, таких, как княжество де Фуа (de Foix), Кастеллум де Вердунум (Castellum de Verdunum) и других, под прикрытием местных сеньоров всё ещё жили Катары. Только теперь они уже не собирались открыто, стараясь быть более осторожными, ибо ищейки Папы никак не соглашались успокаиваться, желая во что бы то ни стало истребить эту скрывавшуюся по всей стране окситанскую «ересь»...
«Будьте старательны в истреблении ереси любыми путями! Бог вдохновит вас!» – звучал призыв Папы крестоносцам. И посланцы церкви действительно старались...
– Скажи, Север, из тех, кто ушёл в пещеры, дожил ли кто либо до того дня, когда можно было, не боясь, выйти на поверхность? Сумел ли кто-то сохранить свою жизнь?
– К сожалению – нет, Изидора. Монтсегюрские Катары не дожили... Хотя, как я тебе только что сказал, были другие Катары, которые существовали в Окситании ещё довольно долго. Лишь через столетие был уничтожен там последний Катар. Но и у них жизнь была уже совершенно другой, намного более скрытной и опасной. Перепуганные инквизицией люди предавали их, желая сохранить этим свои жизни. Поэтому кто-то из оставшихся Катар перебирался в пещеры. Кто-то устраивался в лесах. Но это уже было позже, и они были намного более подготовлены к такой жизни. Те же, родные и друзья которых погибли в Монтсегюре, не захотели жить долго со своей болью... Глубоко горюя по усопшим, уставшие от ненависти и гонений, они, наконец, решились воссоединиться с ними в той другой, намного более доброй и чистой жизни. Их было около пятисот человек, включая нескольких стариков и детей. И ещё с ними было четверо Совершенных, пришедших на помощь из соседнего городка.
В ночь их добровольно «ухода» из несправедливого и злого материального мира все Катары вышли наружу, чтобы в последний раз вдохнуть чудесный весенний воздух, чтобы ещё раз взглянуть на знакомое сияние так любимых ими далёких звёзд... куда очень скоро будет улетать их уставшая, измученная катарская душа.
Ночь была ласковой, тихой и тёплой. Земля благоухала запахами акаций, распустившихся вишен и чабреца... Люди вдыхали опьяняющий аромат, испытывая самое настоящее детское наслаждение!.. Почти три долгих месяца они не видели чистого ночного неба, не дышали настоящим воздухом. Ведь, несмотря ни на что, что бы на ней ни случилось, это была их земля!.. Их родная и любимая Окситания. Только теперь она была заполнена полчищами Дьявола, от которых не было спасения.
Не сговариваясь, катары повернули к Монтсегюру. Они хотели в последний раз взглянуть на свой ДОМ. На священный для каждого из них Храм Солнца. Странная, длинная процессия худых, измождённых людей неожиданно легко поднималась к высочайшему из катарских замков. Будто сама природа помогала им!.. А возможно, это были души тех, с кем они очень скоро собирались встречаться?
У подножья Монтсегюра расположилась маленькая часть армии крестоносцев. Видимо, святые отцы всё ещё боялись, что сумасшедшие Катары могут вернуться. И сторожили... Печальная колонна тихими призраками проходила рядом со спящей охраной – никто даже не шевельнулся...
– Они использовали «непрогляд», верно ведь? – удивлённо спросила я. – А разве это умели делать все Катары?..
– Нет, Изидора. Ты забыла, что с ними были Совершенные, – ответил Север и спокойно продолжил дальше.
Дойдя до вершины, люди остановились. В свете луны руины Монтсегюра выглядели зловеще и непривычно. Будто каждый камень, пропитанный кровью и болью погибших Катар, призывал к мести вновь пришедших... И хотя вокруг стояла мёртвая тишина, людям казалось, что они всё ещё слышат предсмертные крики своих родных и друзей, сгоравших в пламени ужасающего «очистительного» папского костра. Монтсегюр возвышался над ними грозный и... никому ненужный, будто раненый зверь, брошенный умирать в одиночку...
Стены замка всё ещё помнили Светодара и Магдалину, детский смех Белояра и златовласой Весты... Замок помнил чудесные годы Катар, заполненные радостью и любовью. Помнил добрых и светлых людей, приходивших сюда под его защиту. Теперь этого больше не было. Стены стояли голыми и чужими, будто улетела вместе с душами сожжённых Катар и большая, добрая душа Монтсегюра...

Катары смотрели на знакомые звёзды – отсюда они казались такими большими и близкими!.. И знали – очень скоро эти звёзды станут их новым Домом. А звёзды глядели сверху на своих потерянных детей и ласково улыбались, готовясь принять их одинокие души.
Наутро все Катары собрались в огромной, низкой пещере, которая находилась прямо над их любимой – «кафедральной»... Там когда-то давно учила ЗНАНИЮ Золотая Мария... Там собирались новые Совершенные... Там рождался, рос и крепчал Светлый и Добрый Мир Катар.
И теперь, когда они вернулись сюда лишь как «осколки» этого чудесного мира, им хотелось быть ближе к прошлому, которое вернуть было уже невозможно... Каждому из присутствовавших Совершенные тихо дарили Очищение (consolementum), ласково возлагая свои волшебные руки на их уставшие, поникшие головы. Пока все «уходящие» не были, наконец-то, готовы.
В полном молчании люди поочерёдно ложились прямо на каменный пол, скрещивая на груди худые руки, и совершенно спокойно закрывали глаза, будто всего лишь собирались ко сну... Матери прижимали к себе детей, не желая с ними расставаться. Ещё через мгновение вся огромная зала превратилась в тихую усыпальницу уснувших навеки пяти сотен хороших людей... Катар. Верных и Светлых последователей Радомира и Магдалины.
Их души дружно улетели туда, где ждали их гордые, смелые «братья». Где мир был ласковым и добрым. Где не надо было больше бояться, что по чьей-то злой, кровожадной воле тебе перережут горло или попросту швырнут в «очистительный» папский костёр.
Сердце сжала острая боль... Слёзы горячими ручьями текли по щекам, но я их даже не замечала. Светлые, красивые и чистые люди ушли из жизни... по собственному желанию. Ушли, чтобы не сдаваться убийцам. Чтобы уйти так, как они сами этого хотели. Чтобы не влачить убогую, скитальческую жизнь в своей же гордой и родной земле – Окситании.
– Зачем они это сделали, Север? Почему не боролись?..
– Боролись – с чем, Изидора? Их бой был полностью проигран. Они просто выбрали, КАК они хотели уйти.
– Но ведь они ушли самоубийством!.. А разве это не карается кармой? Разве это не заставило их и там, в том другом мире, так же страдать?
– Нет, Изидора... Они ведь просто «ушли», выводя из физического тела свои души. А это ведь самый натуральный процесс. Они не применяли насилия. Они просто «ушли».
С глубокой грустью я смотрела на эту страшную усыпальницу, в холодной, совершенной тишине которой время от времени звенели падающие капли. Это природа начинала потихоньку создавать свой вечный саван – дань умершим... Так, через годы, капля за каплей, каждое тело постепенно превратится в каменную гробницу, не позволяя никому глумиться над усопшими...

"Неистовый Роланд" или "Неистовый Орландо" (итал. Orlando furioso) - рыцарская поэма итальянского писателя Лодовико Ариосто, один из признанных шедевров мировой литературы, по какому-то недоразумению ускользнувший от русского образованного читателя. Поэма рассказывает о несчастной любви рыцаря Орландо к ветреной красавице Изабелле и о тех безумствах, в которые впадает рыцарь, круша направо и налево встречных и поперечных в поисках ответного чувства.

Поэма состоит из 46 песен, написанных октавами; полный текст "Неистового Роланда" насчитывает 38 736 строк, что делает его одной из длиннейших поэм европейской литературы. Сюжет поэмы весьма запутан. Исследователи сводят его к 14 основным линиям, к которым добавляется 13 вставных новелл и множество дополнительных эпизодов.

"Неистовый Роланд" является продолжением (gionta) поэмы "Влюблённый Роланд" (Orlando innamorato), написанной другим итальянским поэтом, Маттео Боярдо (опубликована посмертно в 1495 году). Но если Боярдо трактует сюжет достаточно серьезно, то поэма Ариосто полна иронии и откровенной игры.

Самая ранняя версия "Неистового Роланда" (в 40 песнях) появилась в 1516 году, 2-е издание (1521) отличается лишь более тщательной стилистической отделкой, полностью опубликована поэма в 1532, но уже до этого вся Италия знала ее наизусть, и не только образованная -- поэма в виде пересказов, фрагментов, театральных реплик знаменитой комедии дель арта проникла в самые захудалые слои общества. Между публикациями поэт создал еще 5 песен, которые не вошли в окончательный состав поэмы и были опубликованы лишь посмертно. Заметим, что поэма писалась по заказу г. Феррарского, придворным льстецом которого и был Ариосто и соответственно на феррарском наречии, значительно отличающегося от классического итальянского языка. Успех поэмы побудил поэта к изданию 1532 перевести свой труд на нормальный итальянский.

Первоначально поэма Ариосто существовала в атмосфере всеобщего и безусловного признания. В 1549 году появился комментарий к поэме Симоне Форнари, в 1554 вышли сразу три книги, содержащие апологию поэмы: переписка Джованни Баттисты Пиньи и Джиральди Чинцио, "Рассуждение о сочинении романов" Джиральди, "Романы" Пиньи. Первое развернутое выступление против "Неистового Орландо" и романов вообще мы находим в диалоге Антонио Минтурно "Поэтическое искусство" (1563), в котором Ариосто упрекает в отходе от признанных образцов (обычный прием в отношении всего нового и необычного, в данном случае поэта упрекали, что он переколбасил правила Аристотеля). После появления трактата Камилло Пеллегрино "Каррафа, или Об эпической поэзии" (1584) завязался оживленный спор об Ариосто и Торквато Тассо, продлившийся до конца века.

Несмотря однако на критику её "несерьёзность" и "несоразмерность", поэма приобрела известность и вызвала к жизни множество подражаний. Было и прямое продолжение - поэма Винченцо Брузантини "Влюбленная Анджелика", вышедшая в 1550 году, в которой прослежена дальнейшая судьба Анджелики. Итальянская культура была тогда ведущей в Европе, и поэма Ариосто была живо переведена на многие европейские языки и оказала серьезное влияние на всю литературу. Не всем пришелся по душе легкий стиль итальянца и, скажем, Спенсер, английский поэт, переложивший в своей "Королеве фей" одну из песен "Роланда" наполняет ее аллегорией и морализаторскими размышления о скорбной людской доле.

Основную сюжетную линию поэмы перелагает в прозе Лопе де Вега. Другой испанский поэт -- Гонгора -- пишет идиллию о медовом месяце Анжелики и Медонго (это тоже герои поэмы), а Сервантес включает в свой "Дон Кихот" новеллу о поясе верности. Важнее, что сам замысел о безумном рыцаре повлиял на сюжет испанца.

В дальнейшем, как и всякое великое произведение, "Неистовый Роланд" комментировался на все лады вкривь и вкось, но положительный момент в его оценке превалировал, ниже плинтуса поэму не опускала ни одна эпоха, хотя наше время и несколько подзабыло ее. Гегель главным в поэме видел иронию: это де взгляд нового сознания, способного увлекаться старым лишь забавляясь. Интересна мысль Гегеля, что многочисленные аллегории поэмы демонстрируют порочность человеческого разума, дающего себя увлекать пустыми фантазиями.

Бенедетто Кроче в своем революционном сочинении "Ариосто, Шекспир и Корнель" (1920) указал на универсальную гармонию как на верховный художественный принцип "Неистового Орландо". А Борхес в свое исследовании "Ариосто у арабов" прослеживает восточные корни поэмы: правда, в исследовании он сухие исторические факты разукрасил такими живописными подробностями и неожиданными сопоставлениями, что многие солидные литературоведы как-то засомневались в их научной ценности.

Поэма переводилась множество раз и продолжает переводиться до сих пор. Один из последних переводов на английский язык относится к 1973 году, а в 1954 Гилберт сделал прозаический перевод, имевший у подростков шумный успех и положивший наряду с романами Толкиена основание новому литературному и не только направлению -- фэнтази. Образы Ариосто оказались очень подходящими для этого направления, и сотни авторов используют их в своих потугах создать нечто оригинальное, при этом даже не подозревая, у кого они крадут плоды своей бурной фантазии. Впрочем, "Роланд" используется и вполне сознательно. В Германии очень популярен сериал по созданному писателем Т. Мильке сценарию "Неистового Роланда".

Итальянский язык не оставил равнодушными и русских поэтов. Батюшков поспорил с Гнедичем, кто лучше сможет переводить Ариосто, и проиграли оба: ни у того, ни у другого до дела руки так и не дошли. А спор выиграл Пушкин, который сначала по мотивам "Роланда" написал "Руслана и Людмилу", а уже в зрелом возрасте перевел несколько строф непосредственно из поэмы. После этого интерес к итальянцу заглох. В 1933 полуперевод, полупересказ создал Мандельштам, но страна строила социализм и ей было не чудачеств влюбленного рыцаря. Мандельштама не поняла не только пролетарская критика, но и свои же братья-интеллегенты.

По мотивам поэмы создавались картины и оперы, делались многочисленные инсценировки и экранизации. По мотивам поэмы в 1594 г Н. Монтрье написана одна из первых оригинальных пьес французского театра, ставившаяся при дворе и насыщенная эротикой и скабрезностью, учитывая вкусы публики (правда, опущенные в печатной версии). Уже в наше время (с 2004 г) Итальяно Кальвино делает по поэме серию радиопостановок, после того как создал по ней ряд произведений и опубликовал в популярной итальянской газете "Каррьера делла Сера" свою подборку стихов из поэмы, возродив интерес к ней у самой широкой публики. Говорите после этого, что народ ничем, кроме попсы и чернухи не интересуется.

А для композиторов поэма дала богатую почву своей необузданной фантазией. Росси, Гайдн, Рамо, Пиччини, Гендель, Люли -- всех кто отметился "Неистовым Роландом" и не перечислишь.

Поэма входила в круг любимого чтения многих известных и неизвестных лиц. Герой В. Скотта ("Уэверли"), находя на пожарище своего карманного "Роланда" прижимает его к груди как любимого друга. А Галилео Галилей не просто читал, а делал многочисленные выписки из поэмы. Найдено 2 экземпляра книги с его пометками, причем ученый не просто подчеркивает те или иные выражения, но предлагает свой вариант: "это слово было был лучше", "я бы предпочел так-то". Советский исследователь Б. Кузнецов даже написал целую монографию, пытаясь понять, что же заставляло великого физика так пристально всматриваться в приключения безумного рыцаря. (Кузнецов, правда, считает, что Галилея интересовал не сюжет, а язык). Вот бы нашим ученым, которые ничего кроме специальной литературы и анекдотов в желтых журнальчиках не читающих, брать пример с великого собрата.

«Неистовый Роланд.

Свежие новости

Категории

Новости

Рейтинг сочинений

Сюжет

Поэтика

Критическое признание

Влияние

См. также

Напишите отзыв о статье "Неистовый Роланд"

Примечания

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Неистовый Роланд

Популярные статьи

Последние статьи

Разделы

Страницы

Спецпроекты

Контакты