Ананасная вода для прекрасной дамы. Виктор пелевин - ананасная вода для прекрасной дамы

Виктор Олегович Пелевин

Ананасная вода для прекрасной дамы (сборник)

Ананасная вода для прекрасной дамы (сборник)
Виктор Олегович Пелевин

«Война и Мир» эпохи, в которую нет «ни мира, ни войны».

Виктор Пелевин

Ананасная вода для прекрасной дамы

Боги и механизмы

Автор не обязательно разделяет религиозные, метафизические, политические, эстетические, национальные, фармакологические и прочие оценки и мнения, высказываемые персонажами книги, ее лирическими героями и фигурами рассказчиков.

Операция «Burning Bush»

I"m the little jew who wrote the Bible.

Чтобы вы знали, меня зовут Семен Левитан.

Я родился и вырос в Одессе, на пятой станции Большого Фонтана. Мы жили совсем рядом с морем, в сталинской квартире конца тридцатых годов, доставшейся моей семье из-за минутной и не вполне искренней близости к режиму. Это было просторное и светлое жилище, но в его просторе и свете отчетливо присутствовал невыразимый советский ужас, пропитавший все постройки той поры.

Однако мое детство было счастливым. Вода в море была чистой (хотя тогда ее называли грязной), трамваи ходили без перерывов, и никто в городе не знал, что вместо английского языка детям надо учить украинский – поэтому отдали меня в английскую спецшколу. По странному совпадению, в ее вестибюле висела репродукция картины «Над вечным покоем» кисти одного из моих великих однофамильцев – Исаака Левитана.

Я не имею отношения к этому художнику. Зато, если верить родителям, я отдаленный родственник знаменитого советского радиодиктора Юрия Левитана, который в сороковые годы озвучивал по радио сводки информбюро. Очень может быть, что именно гены подарили мне сильный и красивый голос «таинственного серебристо-ночного тембра», как выразилась школьная учительница музыки, безуспешно учившая меня петь.

Документальных свидетельств родства я не видел – никаких архивов у нас не сохранилось. Но семейное предание заставило маму купить целый ящик записей Левитана на гибких пластинках, сделанных из старых рентгенограмм. Подозреваю, что эта же сень отраженного величия заразила папу-преферансиста поговоркой «я таки не играю, а счет веду».

Слушая размеренный, как бы неторопливо ликующий голос Левитана, я с детства изумлялся его силе и учился подражать ей. Я запоминал наизусть целые военные сводки и получал странное, почти демоническое удовольствие от того, что становился на несколько минут рупором сражающейся империи. Постепенно я овладел интонационными ухищрениями советского диктора, и иногда мне начинало казаться, что я настоящий ученик чародея – мой неокрепший голос вдруг взрывался раскатом громоподобных слов, словно бы подкрепленных всей танковой мощью центральной Азии.

Родителей весьма впечатлял мой имитационный талант. С другими людьми обстояло чуть сложнее.

Дело в том, что моим родным языком был не столько русский, сколько одесский. И мама, и отец говорили на уже практически вымершем русифицированном идише, который так бездарно изображают все рассказчики еврейских анекдотов. Я, можно сказать, и вырос внутри бородатого и не слишком смешного анекдота, где фраза «сколько стоит эта рыба» звучала как «скильки коштуе цей фиш».

Этот специфический одесский parlance впитался в мои голосовые связки настолько глубоко, что все позднейшие попытки преодолеть его оказались безуспешными (забегая вперед, скажу, что густая тень идиша легла не только на мой русский, но и на мой английский). Поэтому, хоть изображаемый мной Левитан звучал совершенно естественно для моих родителей, приезжих из Ма-а-асквы он смешил до колик. Мне же их тягучий как сгущенка северный выговор казался до невозможности деревенским.

Летом меня отправляли в странный пионерлагерь, расположенный совсем рядом с домом – он помещался в здании интерната для глухонемых, которых на лето, надо думать, вывозили на север. В палате пионерлагеря я развлекал более сильных и наглых ребят своим небольшим даром.

Надо сказать, что я был слабосильным мальчиком. Сперва родители надеялись, что мой рост и сила лишь временно зависли на какой-то небесной таможне, и я еще наверстаю свое. Но к шестому примерно классу стало окончательно ясно, что папа создал не Голиафа, а очередного Давида.

Мудрый Фрейд не зря говорил, что анатомия – это судьба. Мой имитационный талант оказался единственным противовесом жестокому приговору природы. Но все-таки противовес существовал, и гопники с гегемонами били меня не слишком часто – я умел их развлечь.

Сперва я просто читал заученные наизусть военные сводки, пестрящие дикими географизмами – в темной палате они звучали непобедимыми азиатскими заклинаниями. Но постепенно это наскучило моим слушателям, и я начал импровизировать. И вот здесь выяснились удивительные особенности моей магической речи.

Любая из страшных историй, которые дети рассказывают друг другу в темноте, приобретала в моем исполнении иное качество – и пугала даже тех, кто обычно смеялся над страшилками. Мало того, самые простые слова, обращенные к моим товарищам по палате в темный час после отбоя, вдруг наполнялись жутким многозначительным смыслом, стоило мне произнести их голосом Левитана.

Любой этнограф, знакомый с особенностями евразийского детства, знает, что в подростковой среде соблюдаются строгие социальные протоколы, нарушение которых чревато такими же последствиями, как неуважение к тюремным табу. Но моя волшебная сила ставила меня выше подобных правил. В минуты имперсонаций я мог, как тогда выражались, «бакланить» без всяких последствий, говоря что угодно кому угодно – и с этим смирялись, как бы почитая сошедшего на меня духа. Разумеется, я не ставил подобных экспериментов в своем обычном худосочном качестве, когда в палате становилось светло.

Была, впрочем, одна досадная проблема – о ней я уже упоминал. Некоторые ребята обладали иммунитетом к моей магии. Мало того, я их смешил. Обычно это были москвичи, занесенные к нам потоками арктического воздуха.

Причина была в моем одесском выговоре – он казался им смешным и несовместимым с грозным смыслом произносимых слов. В такие минуты я ощущал нечто похожее на трагедию поэта, которому легкая картавость мешает обольстить свет чарами вполне гениальных строк. Но москвичей среди моих слушателей было мало, и некоторые из них таки падали под ударами темных крыл моего демона, так что по этому вопросу я переживал не особо.

С одним из москвичей я даже подружился. Его звали Влад Шмыга. Это был толстый мрачный парень с очень внимательными глазами и вечно потным ежиком. Мне льстило, что он был одним из тех северян, кто не смеялся над моим выговором, а его, несомненно, впечатлял мой талант.

В нем было что-то военно-детдомовское – только его хотелось назвать не сыном полка, а сыном заградотряда. Его любимым эпитетом было слово «убогий», применявшееся ко всему, от погоды до кинематографа. Кроме того, у него было необычное хобби.

Он вел досье на каждого мальчика из нашей палаты – в общей тетради, которую хранил в мешке с грязным бельем под защитой нескольких особо пахучих носков. Мне он ее доверительно показал, когда мы курили сырые ростовские сигареты в кустах возле столовой. Про меня там было написано следующее:

Семен Левитан.

Обладает умением говорить голосом загробного мира, отчего ночью делается страшно. Может не только напугать до усрачки, но и утешить и вдохновить. Таким образом, имеет уникальную способность, близкую к гипнозу. Способен выражаться красиво и заумно, так что кажешься себе некультурным дураком, но, когда забывается, начинает говорить быстро и с сильным еврейским акцентом. Тогда гипноз пропадает.

Я, конечно, и сам про себя все это знал – только формулировал чуть иначе. Однако я был знаком с собой вот уже двенадцать лет, а Владик выделил из меня эту смысловую суть всего за несколько дней. Мало того, за этот короткий срок он успел проделать то же самое и с остальными соседями по палате, и это, конечно, впечатляло. Наверное, именно тогда я впервые понял, что кроме меня в мире есть много других специфически одаренных людей, и гордиться своим даром следует очень осторожно.

Мы с Владиком переписывались пару месяцев после лагеря, потом он хотел опять приехать в Одессу, но не смог – и постепенно наша дружба сошла на нет. Думаю, последнее письмо написал все-таки я, но не уверен.

После школы меня отправили учиться в московский институт Иностранных языков. Мама долго не хотела отпускать меня, ссылаясь на корни, без которых я увяну, но папа, как опытный преферансист, обыграл ее, хитро передернув козырную цитату из Бродского (тот был для мамы высшим авторитетом). Он сказал так:

– Если выпало в империи родиться, надо жить в глухой провинции у моря. Ну а если выпало родиться в глухой провинции у моря? Значит, Семену таки надо жить в империи!

Но империя в это время уже дышала на ладан, а пока я учился в инязе, и вовсе перестала это делать, после чего римские циклы Бродского потеряли одну из главных эстетических проекций, а мои карьерно-выездные надежды – так и вообще всякий смысл.

Об ужасе девяностых я умолчу. Скажу только, что за российский паспорт с меня содрали непорядочно много денег – это была явная несправедливость даже по тем беспредельным временам. Правда, английскому в Москве я научился весьма сносно.

В один прекрасный день на заре нового миллениума я увидел в зеркале некрасиво лысеющего худого мужчину, которого уже довольно трудно было назвать «молодым человеком». Этот потасканный низкооплачиваемый субъект жил в съемной хрущобе у метро «Авиамоторная» и преподавал английский на расположенных у Павелецкого вокзала курсах «Intermediate Advanced», куда ходили технические абитуриенты и размечтавшиеся проститутки.

Рядом со мной работало несколько преподавателей, в которых я без особого труда мог опознать себя через десять, двадцать и тридцать лет – и это зрелище было настолько унылым, что я начинал подумывать, не уйти ли мне из жизни куда-нибудь еще.

Подходящим способом казалось уснуть навсегда. Я, собственно говоря, и пытался сделать это каждый вечер, но, поскольку мне страшно было глотать таблетки или резать вены, я каждый раз просыпался опять, и с этим ничего нельзя было поделать.

По вечерам я читал французские экзистенциальные романы шестидесятых годов – целый их шкаф достался мне по наследству от командовавшего атомным ледоколом капитана, затонувшего в моей халупе в годы приватизации. От этого чтения в моей депрессии ненадолго появлялся благородный европейский налет – но достаточно было одной поездки в переполненном трамвае, чтобы мыслящий тростник снова превратился в лысого еврейского лузера.

Мое отчаяние делалось все безысходней – и в высшей его точке, когда я на полном серьезе готов был выпить настоящего яду или даже вернуться в Одессу, судьба без всякого предупреждения пересадила меня на очень крутой маршрут.

Как-то в августовское воскресенье 2002 года я шел по Новому Арбату в районе Дома Книги. На улице было необычно мало машин, и воздух был полон той нежнейшей московской тоски по незаметно прошедшему лету, которая одновременно щемит сердце и примиряет с жизнью. Мне было почти хорошо.

Вдруг слева от меня скрипнули тормоза, и рядом остановилась приземистая черная машина с тонированными стеклами – в кино на таких ездят гламурные спецагенты, которым мировое правительство доверило рекламу ноутбуков «vaio». Заднее стекло чуть опустилось, и темнота за ним позвала:

– Семен!

У меня екнуло в груди.

Голос темноты был мне незнаком, но интонации – а я таки знаю вещь или две об интонациях – были такими, словно она давно и хорошо меня знает, как и положено темноте. Отчетливо помню: в первую секунду мне показалось, будто за окном притаился какой-то забытый древний ужас – то, что мы до сих пор боимся встретить во мраке, хотя его там нет уже миллионы лет.

Видимо, испуг отразился на моем лице. Темнота довольно засмеялась, окно опустилось ниже, и я увидел человека, которого тут же узнал.

Это был Влад Шмыга, мой друг из пионерлагеря. Его внимательные глаза совсем не изменились, хоть годы и накачали хмурым жиром складки кожи вокруг них.

Ну что ж, Виктор Олегович окончательно забронзовел и полностью забил на творчество, в сотый раз повторяя одни те же темы практически одними и теми же словами. Такое впечатление, что он точно знает, чего от него хотят фанаты и уверенно, недрогнувшей рукой дает им это. Мне кажется, таких сборников он мог бы без особенного труда клепать по шесть-семь штук в год, потому что такие рассказы Пелевин может писать совершенно на автомате. Иногда получается лучше («Зенитные кодексы Аль-Эфесби», «Тхаги»), иногда средненько («Созерцатель тени»), иногда совсем неважно («Отель хороших воплощений»). Но в целом обычный пелевинский ширпотреб, которому не откажешь в высоком качестве, но все-таки с которым не поймаешь тех шикарных минут, которых в избытке было во время чтения «Чапаева» или «Поколения П».

Новый сборник привычно проглотил, кое-что даже оценил высокими оценками, однако понимаю, что совершенно точно не захочу этого перечитать. А у Пелевина это у меня лично главный контроль качества, «Чапаев и Пустота» я перечитывал раз семь, «Поколение П» и «Числа» - по пять раз, «Священную книгу оборотня» - четыре. Да я даже не самый удачный «Амон Ра» три раза перечитывал. А тут нет такого. Пустота, не при Чапаеве будь помянута.

Операция «Burning Bush». Вроде и неплохо, но при этом совершенно ничего нового в рассказе нет, ни одной свежей мысли, ни одного нового фирменного пелевинского парадокса. Все уже было, в том числе и у него самого... А ведь я вспоминаю концепцию власти в «Поколении П» и понимаю, что это было шикарно, ярко, неожиданно и при этом не лишено смысла. Тут и близко ничего такого...

Зенитные кодексы Аль-Эфесби. А это хороший рассказ. Правда, хороший, остроумный, тонкий. Наверное, самый удачный в этом сборнике.

Созерцатель тени. Предсказуемо и скучновато.

Тхаги. Забавный рассказ, правда, чем-то напоминает старый пелевинский рассказик про ЙЦУКЕНа, только там было еще лучше. Но в целом прочитал с удовольствием.

Отель хороших воплощений. А это уже совсем никуда не годится. Эдакий рассказ от лица Капитана Очевидность и только в конце с этими ангельскими рогами Пелевин постарался придать ему оригинальности, но было уже довольно поздно.

В общем и целом, не впечатлило.

И еще по названию. Почему «Ананасная вода для прекрасной дамы»? Вообще непонятно.

Примерно по тому же принципу подбирает названия Донцова - чтобы ярко звучало. Кстати, «АВДПД» прекрасно бы подошло для любой ее книги.

Оценка: 7

Совершенно эпическая антология, окончательная победа сил разума на силами добра. Ну, или наоборот.

Если брать сборник в целом, это произведение из тех, где интонация рассказчика важнее, в широком смысле, даже того, что он говорит.

Это как в кинофильме «Хищник», когда персонаж Арнольда Ш. в какой-то момент окончательно устает от всей этой партизанщины и беготни в чаще леса и пляски лазерных прицелов по корягам и листьям. Берет, обмазывается с ног до головы глиной, вылезает на самую высокую скалу с факелом и принимается со страшной силой орать!

В наблюдении за тем, как простой великий писатель, устав от эзопова языка и тонкой сатиры про текст в тексте, который читает текст, и про фарминг колбасы и водки в пасмурном Петербурге Достоевского, в какой-то момент говорит: «да как же вы достали на самом деле!»

И ему сносит башню, и с характерным шипением активируется джедайский лайтсабер и понеслось...

В этом всегда есть что-то одновременно и немного нелепое, и страшное, и безумное, но это всегда очень величественно.

В такой момент, когда становится действительно не по себе, и мелькает мысль, как при просмотре какого-нибудь русского фестивального кино («они там что с ума посходили совсем?»), в этот момент и понимаешь, и откуда ананасная вода, и сколько во всем этом горькой самоиронии, и почему мы до сих пор не летаем к Поясу Астероидов.

Автор, довольно много времени посвятивший войне с закрытыми из-за недостатка финансирования ветряными мельницами, на лопастях которых читалось еще полустертое «с.с.с.р.», в тот миг, когда от мельниц, кажется, уже ничего не осталось - оборачивается, видит, что происходит вокруг... И занимает на этих мельницах, натурально, круговую оборону с пулеметом, потому что теперь вместо них противостоять надо такой зловещей и всеохватной хренатории, на которую одного сервантесовского копья и тазика будет маловато.

Освежающий, и, я бы сказал, катарсический эффект!

Это как если бы выяснилось, что никакой ядерной атаки «Скайнет» и бунта машин не было и не будет, а все давным-давно захвачено и поделено. В Сити-17 все под контролем, дроны ведут патрулирование по квадратам, зомби и хедкрабы поутихли, народ сыт, Альянс бдит, а Цитадель крепка, и вот вы включаете радио, но вместо традиционного обращения Администратора Брина сквозь шум помех доносится, например: «...this is John Сonnor, and if you are listening to this, you are the resistance...»

В этот момент понимаешь что-то важное про то, что происходит вокруг, и, главное, про себя.

Оценка: 10

Тишайший преподаватель английского Семен Левитан, в детстве научившийся читать сводки Совинформбюро правильным голосом, но с диким местечковым акцентом, становится инструментом российских спецслужб, персональным Гласом Божьим президента США Джорджа Буша-мл. и разоблачителем страшной тайны кремлевских вождей.

Малоудачливый кремлевский политтехнолог-пропагандон Савелий Скотенков оказывается неуловимым моджахедом Саулом Аль-Эфесби («такое имя связано, скорей всего, с тем, что Скотенков проник в Афганистан по турецкому паспорту», невозмутимо отмечает автор) и принимается Словом Божьим валить с небес американские беспилотники.

Легкомысленный завсегдатай Гоа Олег Петров открывает бездну, смотрящую из его собственной тени, разочаровавшийся сатанист Борис находит выход на адептов полноценного зла, а прекрасная дама Маша под руководством болтливого ангела изучает прекрасный, смешной и по итогам счастливо ускользающий мир гламура, распила и уестествления.

Я стал яростным поклонником Пелевина больше 20 лет назад, с немецко-фашистских рассказов и «Верволков средней полосы». Крупная форма заходила похуже, хотя «Empire V» понравился очень - но почему-то стал поводом для расставания-пока-хорошие. Соответственно, две следующих книги я без сожаления пропустил, так же намеревался поступить и с третьей - но решил рискнуть. Чему очень рад.

Сборник «Ананасная вода» вполне современен, глумливо злободневен и с перебором актуален - и при этом очень похож на обожаемый «Синий фонарь» и вообще на раннего Пелевина. Ранний бодался с несколько иными демонами и вряд ли декларировал бы уже в заглавии альтернативу готовности отдавать жизнь в угоду любящим баб да блюда. Так это мелочи.

Наконец-то верится, что история лузера-препода, вертящего мир на кончике, что характерно, языка, придумана человеком, написавшим «Оружие возмездия» и «Миттельшпиль»» (а песня «Слава психонавтам» тут совсем ни при чем). Что мститель Аль-Эфесби вышел из воющей пурги, породившей программиста Герасимова из «Святочного киберпанка». Что тень – это тот же ухряб в профиль, вечное зло настигает идущего к нему, не разбирая, пешком он или в луноходе, а выход из хрустального мира мало отличается от побега из курятника.

Оценка: 8

Сборник разделен автором на две части: «Боги и механизмы» и «Механизмы и боги». Первая посвящена проблеме превращения механизма в Бога; в повести «Операция «Burning Bush» эта проблема представлена в буквальном смысле, в «Зенитных кодексах Аль-Эфесби» - как осуществлении власти Слова над машиной, сотворенной человеком по своему образу и подобию, а, значит, в каком-то смысле, и подобию Божию. Первая повесть скорее пародийная, к тому же весьма вторична, напоминая «Generation P» и «Empire V» одновременно. Вторая повесть из первой части сборника значительно интереснее – злобная и вдумчивая сатира на американскую военную машину, обслуживающую западное общество потребления, а также отчасти и на Россию с ее вечным раздолбайством и традиционно запоздалой благодарностью своим героям. Но сатирой она не исчерпывается: это еще и любопытная научно-фантастическая философская фантазия на тему искусственного интеллекта, который, развиваясь, становится мишенью пропаганды, что заставляет взглянуть на проблемы кибербезопасности в довольно парадоксаном ракурсе.

Вторая же часть сборника состоит из трех рассказов, в которых речь идет о механизме богов – о том, собственно, что эти боги из себя представляют «технически», откуда берутся в нашем сознании и что с ними делать. И эта вторая часть послабее – по большей части сводится она к голой философии в духе субъективного идеализма с примесью сомнительного юмора. И «Созерцатель тени», и «Отель хороших воплощений» твердят об одном – мы все есть эманации божества, а зло и демоны существуют только в нашем больном воображении, то есть являются тенью наших же страхов. Метафизическая назидательность оттеняется грубоватым юмором, но положения это не спасает, а даже наоборот. Из общего ряда выделяется прекрасный рассказ «Тхаги» - ударная сатира на модные «темные» культы и тех, кто хочет стать адептами «зла». Судя по цитируемости в Интернете этот рассказ уже сейчас стал классикой.

Итог: сборник – он сборник и есть, хотя и концептуальный. От разнородности и неравноценности составных частей это его не спасло. В целом – вполне достоин прочтения, но особенно хочется выделить «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» и «Тхагов», остальное на любителя.

Оценка: 7

Сборник, пяти рассказов или повестей, может быть новелл. В зависимости, как кто какой формат понимает. Сборник, не объединенный общей концепцией. Во всяком случае, я ее не почувствовал. Каждый сам по себе безусловно интересен. Пелевин, в моих глазах как минимум, зарекомендовал себя как мастер неожиданных концовок. А уж попытка описания рождения Бога в сознании человека в первом рассказе сильно впечатлила. Тот же прием и в третьем рассказе, но немного слабее. Но идея разговора со своей тенью, это уже не фантастика, а эзотерика. Я, честно говоря, по ходу прочтения ожидал, что там не все чисто, но грешным делом подумал, что герой рассказа обкурился, или грибов объелся, но вышло тоже смешно, хотя и не угадал...

Во всех рассказах присутствует накал. То есть Пелевин очень неплохо готовит читателя к неожиданным поворотам сюжета. Хотя в самом фантастическом из рассказов, а именно «Зенитном кодексе...», концовка выложена в общих чертах в самом начале. Но я в душе аплодирую. У него присутствует та самая «фантастическая реалистичность», как бы парадоксально это не звучало, которая необходима произведению с фантастическим антуражем, в которую можно поверить. Хотя, какой там антураж. Спецура воюет и всегда воевала...

Четвертый рассказ про богиню Кали я прочитал быстрее всех. То есть концовку понял еще с десяти страниц, но КАК это произойдет, мне было очень интересно.

И, наконец, заключительный рассказ у меня вызвал ассоциации с рассказом Натальи Дарьяловой (той самой, которая «У всех на устах», и по стечению обстоятельств, еще и дочка одного из Вайнеров. Это я к тому, что без папы наверняка не обошлось) «Вот и кончилась Вечность». Рассказ маленький, но при первом прочтении лет десять назад он меня поразил. А еще сюда подходит, как нельзя кстати, цитата из столь ненавидимого самим Пелевиным Шендеровича (где-то у него это мелькнуло):

»- Кто ты?

Ангел, а почему на вышках пулеметы, а на заборе - колючая проволока?

Разговорчики в раю...»

Так что, добро пожаловать в «рай» неполиткорректного Пелевина...

Оценка: 8

После романа «Числа» я думала, что очень долго не буду читать новые вещи Пелевина. Потому что бандиты, олигархи, проститутки и спецслужбы осточертели (я бы выразилась словом самого Виктора Олеговича, но мат - модераторы не оценят). Но - не прошло и полгода

Увидев на «балке» сборник «Ананасная вода для прекрасной дамы» по спеццене, не удержалась. Сгоряча поставила заранее на продажу, теперь немного жалею, но не сильно - издано не так, что б очень, электронка вполне заменит.

[b]Операция «Burning Bush» (2010) 9

Невзирая на плаги-, тьфу, постмодернистсткие цитаты как технологии (зубная пломба - передатчик, голоса и фургоны, привет, Глеб Голубев), так и собственно религиозно-философской части (обработка «Розы Мира» и других мистиков), изложено настолько хорошо, что ниже 9-ки не получается. А донести информацию до широкой публики полезно. Вот только цитату из Чичибабина надо было сделать со ссылкой на автора.

[b]Зенитные кодексы Аль-Эфесби (2010) 10

Тоже отличная вещь. «У вас всё ещё нет демократии? Тогда мы летим к вам!» - тема раскрыта блестяще.На фоне пентагоновских деятелей начинаешь сочувствовать даже моджахедам. Лёгкая ностальгия по несбывшимся мечтам 60-ков, а издевательство над обществом потреблятства, толерастией и фальшивым гуманизмом у Виктора Олеговича давно замечено.

[b]Созерцатель тени (2010) 8

На этот раз источником вдохновения стан Платон+испытанная идея об иллюзорности нашего мира. Хорошо, но Пелевин на эту тему уже писал.

[b]Тхаги (2010) 10 .

А вот это просто шедеврально!! Блестящий обзор «идеологий левой руки», если пользоваться терминологией Даниила Андреева. Западный сатанизм - мелкое рогатое животноводство(с), «умри, Денис, лучше не скажешь». Всем адептам чистого и не очень зла горячо рекомендуется

[b]Отель хороших воплощений (2010) 7

А вот это проходная вещь, не очень интересно. Опять новорусские И ангел какой-то невнятный.

Итого: в целом 9 из 10. Хорошего больше.

Оценка: 9

Когда вышел «t», я уже понадеялся на хотя бы половинное возвращение прекрасного Пелевина времён «Чапаева и Пустоты». Но нет. В «Ананасной воде» он снова скатился в малоосмысленное политико-мухоморное многословие, замешанное на восточных культурах и не обременённое искромётностью, которой мы привыкли от В.П. ждать. Что раньше он умел выразить в одной фразе, теперь растягивает на целую повесть. Те же «Зенитные кодексы» вписываются в рассказик на три странички, а уж «Операция «Бёрнинг Буш» вообще вторична настолько, что можно было бы и не писать. Пелевин в который раз клонирует сам себя, и это грустно.

Оценка: 4

Почему: после упоминания товарищем ЗЕНИТНЫХ КОДЕКСОВ в контексте современных боевых робобтов, я перечитал сначала ЗЕНИТНЫЕ КОДЕКСЫ, а следом и весь сборник. Просто потрясающе! За что я люблю Виктора Олеговича, так это за хлёсткую, циничную и злободневную образность и метафоричность.

Нет, конечно, все его буддийские размышления об отсутствии конкретного Я, об Атмане и прочем тоже доставляют удовольствие, но, когда он хлёстко, да с матерком деконструирует какое-то явление, то понимаешь - лучше об этом уже не скажешь.

А ещё он постоянно предвосхищает какие-то вещи. Или просто Реальность согласовывает самое себя с романами Пелевина.

10(ШЕДЕВР)

Оценка: 10

Сборник «Ананасная вода для прекрасной дамы» 2010 года очень похож на сборник «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» 2008 года. И по формальным признакам (по 5 произведений, два из которых больше остальных и являются практически повестями), и по формам изложения (обычные рассказы + псевдодокументалистика). Но если сборник-2008 можно было охарактеризовать как перепев старых тем на современный лад, то сборник-2010 - нечто совершенно своеобразное и вполне органичное, цельное. Считаю, логичней было назвать книгу не «Ананасная вода для прекрасной дамы», а «Боги и механизмы», которое используется в оглавлении. Ибо в этом вся соль сборника.

Боги и механизмы - их взаимоотношения многогранны и раскрываются Пелевиным с разных ракурсов, с использованием различных художественных и сюжетных средств. Но, что интересно, они остаются ключевой идеей в каждом рассказе-повести всего сборника:

Операция «Burning Bush» - с помощью механизма главный герой становится гласом Господа для сильного мира сего - президента Сша. Прекрасно очерчены фазы и акценты взаимоотношений «Бога» и его избранника, начинаясь испугом от чуда и заканчиваясь искренней взаимной заботой. Здесь прекрасно видно, что и Бог в ответе за того, кого он приручил;)

Зенитные кодексы Аль-Эфесби - люди создают настолько живые военные механизмы, что те фактически обретают подобие сознания, искусственный разум, а люди в свою очередь становятся подобны богам, слепившим из металла и проводников нечто мыслящее. А вот насколько живой этот искусственный разум - предстоит узнать из повести. Возможно, «боги» даже чересчур перестарались.

Созерцатель тени - здесь продемонстрирован механизм соединения с чем-то мистическим, божественным, посредством собственной тени, знающей гораздо больше.

Тхаги - показан механизм работы секты мирового Зла. Каким должно быть настоящее Зло, и какую службу оно ожидает от своих верных подданных.

Отель хороших воплощений - описан механизм появления задатка жизни некоей абстрактной Маши с помощью божественного ангела, осведомляющего Машу, что и как ее ждет. То есть механизм рождения духовного до рождения физического.

Таким образом, красной нитью через весь сборник проходит сопряжение терминов «боги» и «механизмы», что весьма приятно, виден серьезный подход, что бы там кто не говорил о некоем ленивом Пелевине, который стал писать последние книги левой ногой, лишь бы их пустили в печать. Повторюсь, сборник «Ананасная вода...» гармоничней предыдущего аналогичного сборника. Как-то давненько я планировал прочесть лишь один из этих сборников и долго метался, какой же выбрать, ибо, округляя, отзывы были примерно равны в критике. Но теперь я точно убежден, что эта книга сильнее. И это не уменьшая преимуществ «П5», в котором замечательные «Зал поющих кариатид» и «Ассасин». Столь же чудесны в «Ананасной воде...» - «Операция Burning Bush» и «Зенитные кодексы Аль-Эфесби». А последние так вообще лично для меня просто выше всяких похвал, давненько у Пелевина с таким качеством не сталкивался.

А что же с названием сборника всё-таки? Я, конечно, остаюсь при своем мнении, но ход Пелевина тоже весьма интересен: назвать сборник так, что это будет упомянуто всего лишь один раз, в самом последнем рассказе, в третьем абзаце с конца. В какой-то мере остроумно, также в какой-то мере весьма звучное название для сборника, полагаю, обеспечило должный маркетинговый эффект.

Оценка: 9

Все кто ожидал новую книгу Виктора Пелевина получили именно то, что хотели.

Здесь много слов сказано на абсолютно все острые темы и на все темы, которые сейчас на языке. Тут есть всё, начиная от времени правления американского президента Джорджа Буша младшего и решения вопросов в военными действиями в Ираке и Афганистане, до самого известного и скандального сайта на сегодняшний день WikiLeaks.

Для всех любителей такой литературы с применением фирменного стиля Пелевина - книга на отлично. Для всех остальных - обычная рядовая литература, которая пройдёт мимо.

Оценка: 7

Достаточно ровный сборник, вышедший в 2010 году, снова породил дискуссии вокруг творческого потенциала Виктора Олеговича. Мол, всё или еще может? Ответ внутри.

Первая повесть сборника, «Операция «Burning Bush», - вещь для Пелевина вполне традиционная, позволяющая в очередной раз переженить постсоветские реалии с мистикой, а актуальную политику - с вневременной иронией. Герой повести - скромный преподаватель английского Семен Левитан. От знаменитого диктора-однофамильца ему загадочным образом достался уникальный голос, обладающий способностью заклинать, пугать или вселять надежду. Дар этот привлекает внимание ФСБ: при помощи хитроумного передатчика Левитану предстоит стать гласом Божьим, звучащим в голове президента Джорджа Буша-мл. и подстрекающим ко всяким глупостям на благо России. Но для того, чтобы убедительно вещать от имени Бога, нужно самому хотя бы отчасти стать Богом, и Семен отправляется в диковинное путешествие по глубинам своей личности...

Вторая повесть, косвенно связанная с первой, - «Защитные кодексы Аль-Эфесби» - история российского Лоуренса Аравийского или, если угодно, барона Унгерна. По заданию разведки молодой интеллектуал Савелий Скотенков отправляется в Афганистан сражаться с американскими беспилотными самолетами. Скитаясь по пустыне в компании моджахедов, выискивая магические слова, способные обрушить на землю смертоносные боевые машины, он обретает мудрость Востока и достигает успеха в своей одинокой войне, однако скоро оказывается не нужен собственной стране и попадает в руки врагов.

Рассказ «Созерцатель тени» служит развёрнутой экспликацией шекспировского «тот, кто тень поймать хотел, счастье тень того удел». Индийский гид Олег Петров выращивает в домашних условиях тень, чтобы та ответила ему на вопросы, касающиеся мироздания. Индийская тема продолжается и в рассказе «Тхаги» - о поиске глубоко законспирированной секты воров-душителей, поклоняющийся богине Кали.

Завершается же всё «Отелем хороших воплощений», в конце которого проясняется и смысл названия: что за ананасная вода и почему для прекрасной дамы. И почему тут - в России, да и вообще в этом мире - лучше не рождаться.

Оценка: 8

Сложно найти что-то общее между этими историями, кроме разве что некоторой юмористически-иронически-сатирической направленности. В любом случае, «Ананасную воду» нельзя назвать тематическим сборником - это просто те истории Пелевина, что слишком малы для отдельной публикации. Тем не менее, данный сборник обязателен к прочтению абсолютно всем поклонникам автора.

Пять (на самом деле шесть), парадоксальных историй. Конечно, здесь намешано и традиционного пелевинского солипсизма, но внятного остроумия и сатиры куда больше.

Оценка: 7

Что бы ни говорили, что бы ни писали недруги-завистники, первое десятилетие нынешнего века российской литературы, как и последнее века двадцатого, прошло под знаком «П». За эти годы на «арену» нашей словесности вышло немало хороших авторов и несколько замечательных писателей, но о ком ещё так много писали, а когда-то и рьяно спорили? Чьи книги по-прежнему ждут читатели, чьи книги не могут пройти незамеченными даже у ярых критиков творчества Пелевина? Начав обычно с того, что писатель «пошёл по пути самопародии» и читать его – только разочаровываться, критики не спешат поставить на этом точку, а начинают доказывать своё утверждение. Да так рьяно, что вскоре понимаешь – писать тот хуже не стал и его новую книгу надо обязательно прочесть!

Пелевин и ЭКСМО строят маркетинговую политику так, что не дают возможности забыть о себе. Только отшумели споры по поводу «Т», как вышел сборник новых повестей и рассказов (только один публиковался ранее). Основного внимания заслуживает часть первая – «Боги и механизмы» - о тайной жизни и неизвестных публике подвигах скромных героев наших спецслужб… Всевозможные «органы» Пелевин явно не любит, но пишет о них постоянно… Что делать, если «полковники» так много значат в сегодняшнем российском обществе. Автор и людей-человеков не очень жалует, но не о сусликах же писать!

История Сёмы Левитана из Одессы в повести «Операция “Burning Bush”» выписана «душевно», так что сопереживание «маленькому человеку» будет несомненным у большинства читателей пелевинской прозы. Повзрослев до «лысого еврейского лузера», Сёма – обладатель дара «говорить голосом загробного мира» да ещё и английский знающий - совсем неслучайно через много лет встречается с дружком детства, ставшим за это время генералом ФСБ. Пройдя тренинг в «камере сенсорной депривации», Семён становится «психонавтом» и начинает «работать Богом»! Устанавливает контакт с президентом Бушем, воплощая в жизнь догмат америкосов о богоизбранности Америки – так начинается операция «Палёный Буш». «Божеские» откровения и рекомендации заставляют Буша принимать часто нелепые решения, а что делать – «другого Бога у меня для вас нет…»

По ходу повествования Пелевин даёт краткие зарисовки современной жизни, психологии евреев, замечательно описывает все эти «мистические трипы» (они же путешествия сознания в эзотерических мирах). Сёма действительно «познаёт Бога» - единственную душу в мире… Окончание повествования, как всегда у Пелевина, невесело: оказывается, америкосы управляют подобным методом российскими правителями с пятидесятых годов – причем, от имени совсем не Бога…

Скромный герой «Зенитных кодексов Аль-Эфесби» - Савелий Скотенков, дитя эпохи первоначального накопления капитала, автор «Криптодискурса»,

выявивший основное противоречие ХХI века, противоречие между углеводородными деспотиями и трубопроводными демократиями. Ну куда ему деваться при нашей-то бюрократии, способной освоить даже древнемарсианский культ? При современной экономической реальности, дающей неограниченные возможности расставания с деньгами? Только на курсы Высшей школы ФСБ!..

Немало узнав про БПЛА-дроны и программу F.D.O.M. с нейронной связью, Скотенков в зелёной чалме (как Саул Аль-Эфесби) появляется в Афгане и, не очень напрягаясь, уничтожает сразу девять супердронов! Интересно читать даже про производственно-технические детали, уж не говоря о том, что словами Пелевин играет мастерски. Пусть его максимы: «Верховная власть – просто самая сильная волчья стая» или «Высшее искусство лжи не в том, чтобы врать всё время» - никакие не «открытия», но ведь всё это ещё надо точно и кратко сформулировать!

Конечно, заканчивается история невесело… Уничтожив 471 «Freedom Liberator», Аль-Эфесби делает своё дело и …уходит… Оказавшись в деревеньке Улемы, философствует: «Весь двадцатый век мы, русские дураки, были генератором, вырабатывающим счастье западного мира»… А разве не так?

Вторая, меньшая часть сборника – «Механизмы и боги» - лишь «объёмная» поддержка первой. Вполне понимая, что истина недостижима, Пелевин всё равно любит писать о её поисках в «эпоху первоначального накопления, вступившей в фазу нестабильного загнивания». Заклиная собственную тень в «Созерцателе тени», этот скромный «герой» постигает нечто: «Само его тело было мыслью, мир был тенью, бог был светом…» Принесло ли знание хоть капельку счастья? Вопрос риторический…

Короткий рассказ «Тхаги» - для тех, кто мечтает стать адептом чистого зла. И в нём немало примечательных строк, например – о «либеральном дискурсе» в России как последовательности шумовых и визуальных эффектов. Мораль рассказа простовата, зато явственна – не рой другим яму… О рассказе «Отель хороших воплощений» можно бы и не писать, если б не возникающий вопрос – а что это за «ананасная вода»? Читатель встретит упоминание о ней – на самой последней странице крайнего рассказа…

Вездесущий Дмитрий Быков уже успел написать: «Мне очень нравится “Ананасная вода…” – это точный диагноз всей литературной деятельности Пелевина последних лет». Как не согласиться, ведь и мне очень нравится социальная фантастика писателя, его сатира на философской подкладке, «жёсткая, весело-циничная» проза.

Оценка: нет

Виктор Олегович зарекомендовал себя как талантливый и разносторонний писатель, умеющий поражать воображение и заставлять задуматься. Поэтому от каждой новой книги читатель ждет не просто качественной литературы, а нечто такое, что пробрало до самого «мозга костей» (как до этого пробирали «Чапаев и Пустота» и «Generation П».)

Если читатель начнет знакомство с Пелевиным именно с этой книги - для него это будет что-то вроде откровения. Если он уже читал Виктора Олеговича - то навряд ли сильно зацепит. Нет, автор как всегда держит марку, но и только. Опять тот же буддизм, наркотики, политика, те же самые аллегории... Если так пойдет и дальше, книги Пелевина просто приедятся. Что поделать, суп супом, но и борща иногда хочется!

Часть I

БОГИ И МЕХАНИЗМЫ

Автор не обязательно разделяет религиозные, метафизические, политические, эстетические, национальные, фармакологические и прочие оценки и мнения, высказываемые персонажами книги, ее лирическими героями и фигурами рассказчиков.

Операция «Burning Вush»

I’m the little jew who wrote the Bible.

Чтобы вы знали, меня зовут Семен Левитан.

Я родился и вырос в Одессе, на пятой станции Большого Фонтана. Мы жили совсем рядом с морем, в сталинской квартире конца тридцатых годов, доставшейся моей семье из-за минутной и не вполне искренней близости к режиму. Это было просторное и светлое жилище, но в его просторе и свете отчетливо присутствовал невыразимый советский ужас, пропитавший все постройки той поры.

Однако мое детство было счастливым. Вода в море была чистой (хотя тогда ее называли грязной), трамваи ходили без перерывов, и никто в городе не знал, что вместо английского языка детям надо учить украинский — поэтому отдали меня в английскую спецшколу. По странному совпадению, в ее вестибюле висела репродукция картины «Над вечным покоем» кисти одного из моих великих однофамильцев — Исаака Левитана.

Я не имею отношения к этому художнику. Зато, если верить родителям, я отдаленный родственник знаменитого советского радиодиктора Юрия Левитана, который в сороковые годы озвучивал по радио сводки информбюро. Очень может быть, что именно гены подарили мне сильный и красивый голос «таинственного серебристо-ночного тембра», как выразилась школьная учительница музыки, безуспешно учившая меня петь.

Документальных свидетельств родства я не видел — никаких архивов у нас не сохранилось. Но семейное предание заставило маму купить целый ящик записей Левитана на гибких пластинках, сделанных из старых рентгенограмм. Подозреваю, что эта же сень отраженного величия заразила папу-преферансиста поговоркой «я таки не играю, а счет веду».

Слушая размеренный, как бы неторопливо ликующий голос Левитана, я с детства изумлялся его силе и учился подражать ей. Я запоминал наизусть целые военные сводки и получал странное, почти демоническое удовольствие от того, что становился на несколько минут рупором сражающейся империи. Постепенно я овладел интонационными ухищрениями советского диктора, и иногда мне начинало казаться, что я настоящий ученик чародея — мой неокрепший голос вдруг взрывался раскатом громоподобных слов, словно бы подкрепленных всей танковой мощью центральной Азии.

Родителей весьма впечатлял мой имитационный талант. С другими людьми обстояло чуть сложнее.

Дело в том, что моим родным языком был не столько русский, сколько одесский. И мама, и отец говорили на уже практически вымершем русифицированном идише, который так бездарно изображают все рассказчики еврейских анекдотов. Я, можно сказать, и вырос внутри бородатого и не слишком смешного анекдота, где фраза «сколько стоит эта рыба» звучала как «скильки коштуе цей фиш».

Этот специфический одесский parlance впитался в мои голосовые связки настолько глубоко, что все позднейшие попытки преодолеть его оказались безуспешными (забегая вперед, скажу, что густая тень идиша легла не только на мой русский, но и на мой английский). Поэтому, хоть изображаемый мной Левитан звучал совершенно естественно для моих родителей, приезжих из Ма-а-асквы он смешил до колик. Мне же их тягучий как сгущенка северный выговор казался до невозможности деревенским.

Летом меня отправляли в странный пионерлагерь, расположенный совсем рядом с домом — он помещался в здании интерната для глухонемых, которых на лето, надо думать, вывозили на север.

Виктор ПЕЛЕВИН «АНАНАСНАЯ ВОДА ДЛЯ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ» - М.: Эксмо, 2011. – 352 стр. Тираж 15 000 экз.

Каждая встреча с новой книгой Виктора Пелевина – радость для читателя.
Предвкушение новых историй от талантливого рассказчика уже дорогого стоит. А читатели-почитатели знают, чего можно ожидать от новых текстов Пелевина.
Прежде всего – речь пойдёт об основополагающих вопросах бытия. Восприятие мира и проверка истинности этого восприятия. Совершенно невероятные механизмы, скрытые за общепринятыми декорациями Реальности. Существование души, потусторонние её путешествия (даже если это наркотический трип), пересечения разных восточных верований. Сила человеческой мысли, сила звучащего слова…
И в новой книге всё это есть.

Вместе с тем, творчество Пелевина вызывает массу нареканий.
В чём его только не обвиняют: в богохульстве и пропаганде восточных религий, в упрощении сложнейших теологических вопросов и в излишней насыщенности текста малоизвестными терминами, требующими широкой эрудиции от читателя.
Обвиняют и в пропаганде наркотиков, забывая о суфийской поэме-мансави «Опьянённый бродяга» великого персидского поэта тринадцатого века (рождённого в Афганистане) Джалаладдина Руми. В исламской мистической поэзии опьянение было метафорой духовного экстаза, и никому не приходило в голову обвинять Руми в пропаганде запрещенных шариатом веществ, ибо в традиционных обществах чиновник был поэтом и воином.
Безусловно – эти книги не для «ленивых умом».
Каждая история, рассказанная Пелевиным, требует осмысливания.

В первой части («Боги и механизмы») читатель знакомится с Семёном Левитаном, единственным талантом которого является дар имитации торжественной дикции своего тёзки-диктора. И обычный преподаватель английского языка попадает в секретнейшую спецоперацию по манипулированию президентом США. Он должен вещать от имени Бога. Но для того, чтобы быть убедительным в своей роли, требуется познать (пережить) Бога в себе. При помощи сложных технологий и наркотических веществ Семён ежедневно пытается приблизиться к Богу. Фоном служат цитаты из работ Бердяева («К Богу неприменима низменная человеческая категория господства. Бог не господин и не господствует. Богу не присуща никакая власть. Ему не свойственна воля к могуществу. Он не требует рабского поклонения невольника. Бог есть свобода. Он есть освободитель, а не господин. Бог дает чувство свободы, а не подчиненности…») и Даниила Андреева (одна из важных составляющих сюжета – представление Андреева о Сатане, которого он называл в «Розе мира» именем «Гагтунгр»).
Правители самых могущественных стран мира, согласно мысли Пелевина, получают прямые указания от Бога или Сатаны (при посредстве спецслужб противника).
И Семён начинает размышлять о троичности Люцифера или о новейшем уицроаре отечества. Оказывается уицроар – это демон воинствующей государственности. И имя его: Жрумулякр Первый – русский уицроар эпохи информационных войн. Он, конечно, не так могуч, как грузинский или эстонский, но обещает вырасти в настоящего монстра, ибо в нынешней Москве у него много талантливых человекоорудий…
А бюрократов из разного рода российских присутствий Семён именует термином Даниила Андреева из «Розы Мира» - «великими демонами макрообрамфатур».
Разве может читатель не восхищаться таким едким стёбом?

Второе повествование – «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» поднимается до гениальной символики.
Русский сотрудник внешней разведки Савелий Скотенков внедрён в ряды афганского «Талибана». Ранее он читал в Дипломатической Академии курс лекций под названием «Основы криптодискурса». В этом курсе говорилось о том, что любой дипломатический или публицистический дискурс всегда имеет два уровня:

1). Внешний, формально-фактологический (геополитический).
2). «Сущностный» - реальное энергетическое наполнение дискурса, метатекст.

Манипуляции фактами служат просто внешним оформлением энергетической сути каждого высказывания. Представьте, например, что прибалтийский дипломат (которого Пелевин именует «балтийским шпротоё.ом») говорит вам на посольском приёме:

Сталин, в широкой исторической перспективе – это то же самое, что Гитлер, а СССР – то же самое, что фашистская Германия, только с азиатским оттенком. А Россия, как юридический преемник СССР – это фашистская Германия сегодня. На сущностно-энергетическом уровне эта фраза имеет приблизительно такую проекцию:

«Ванька, встань раком. Я на тебе верхом въеду в Европу, а ты будешь чистить мне ботинки за десять евроцентов в день».

На этом уровне ответ, разумеется таков:

«Соси, чмо болотное, тогда налью тебе нефти – а если будешь хорошо сосать, может быть, куплю у тебя немного шпрот. А за то, что у вас был свой легион СС, еврейцы ещё сто лет будут иметь вас в сраку, и так вам и надо».

Но на геополитический уровень сущностный ответ переводится так:

Извините, но это довольно примитивная концепция. Советский Союз в годы Второй мировой войны вынес на себе главную тяжесть борьбы с нацизмом, а в настоящее время Россия является важнейшим экономическим партнёром объединённой Европы. И любая попытка поставить под вопрос освободительную миссию Красной Армии – это преступное бесстыдство, такое же отвратительное, как отрицание Холокоста.

Традиционной бедой российской дипломатии является смешение уровней дискурса.
Так вот, Савелий Скотенков нашёл свой метод борьбы с БПЛА (беспилотными летающими аппаратами). И он умело уничтожал эти дроны, вооруженные ракетами и высокоточными бомбами. Полностью компьютеризированное управление БПЛА неизбежно выходило из строя, когда в поле «зрения» оптики этого аппарата появлялись длинные сентенции на английском языке. И вот эти квазипоэтические отрывки (инсургенты называли их сурами) были сочинены Аль-Эфесби прямо в полевых условиях и без участия третьих лиц. Тексты очень близки к сущностному языку Савелия Скотенкова. От этих текстов компьютеры, управляющие БПЛА, зависали. Таким образом, Аль-Эфесби лично уничтожил 471 беспилотник, после чего Савелия стали называть «наземным асом» и сравнивать то с Гансом-Ульрихом Руделем, то с Буби Хартманом.

Пелевин именно в этом рассказе задаёт себе важный вопрос:
«Куда ушла романтическая сила, одушевлявшая наш двадцатый век?»

Ответ выглядит так:
«Если всем людям вместе суждено определённое количество счастья и горя, то чем хуже будет у вас на душе, тем беззаботнее будет чья-то радость, просто по той причине, что горе и счастье возникают только относительно друг друга.
Весь двадцатый век мы, русские дураки, были генератором, вырабатывавшим счастье западного мира. Мы производили его из своего горя. Мы были галерными рабами, которые, сидя в переполненном трюме, двигали мир в солнечное утро, умирая в темноте и вони. Чтобы сделать другую половину планеты полюсом счастья, нас превратили в полюс страдания".

Во второй части книги («Механизмы и боги») текст разбит на три повествования.

В первом рассказе («Созерцатель теней») полунищий русский искатель духовного просветления подрабатывает в Индии гидом-переводчиком у богатых туристов. В одном из таких путешествий он встречается с упоминанием отшельника, который мог говорить с собственной тенью. Он увлекается идеей и осуществляет передачу практики медитации.
Но если рассказывать подробней – то слишком много места займёт мой обзор.

Следующий рассказ «Тхаги». Считается, что тхаги, или фансигары, как их называли на юге Индии, - это секта воров-душителей, существовавшая с седьмого по девятнадцатый век. Тхагов были многие тысячи. Они грабили караваны и одиноких путников, имели шпионов-осведомителей на всех базарах и покровителей среди махарадж. Каждое своё убийство они посвящали богине Кали и обязательно отдавали часть награбленного в её храм. Во время Бородинской битвы погибло сорок тысяч русских солдат, но в том же самом 1812 году в Индии тхаги без всякой помпы задушили на дорогах ровно столько же. А всего по самым скромным подсчетам тхаги принесли в жертву богине Кали больше двух миллионов человек! Вот этот рассказ и повествует о русских последователях этого тайного учения.

Последний (самый короткий – менее двадцати пяти страниц) текст «Отель хороших воплощений». Это диалог ещё не воплотившейся души и того ангела, который её принес к моменту зачатия тела. В этом коротком тексте читатель видит обобщение космологии Пелевина.

Надеюсь, что человек, который ещё не знаком с творчеством Виктора Пелевина, после ознакомления с этим «дайджестом» захочет прочитать книгу полностью.
Дело того стоит.

Рецензии

Приветствую, Мальхан.

А со мной, при всей неизбывной и непреходящей любви к Пелевину, произошла странная вещь: впервые (со времен его журнальных публикаций) никак не могу себя заставить доканать Ананасную воду.

Уж очень искусственным получился в пелевинском исполнении главный герой - одесский еврей Левитан. Просто тяп-ляп. И почему, собственно одесский? Ну знаком автор с одесситами только по рассказам Бабеля, ну и писал бы то, что знакомо и близко - масковскава еврея. Непонятно...

Потом "Роза Мира". Ну да, осилил, что называется. Но дальше поверхностного цитирования и школьного изложения дело не пошло. Эзотерика для бедных.

Добрый день, Аманда!
Что касается Семёна Левитана - он возник из сюжетной необходимости возникновения уникального голоса (узнаваемого читателями). Главную задачу протагонист решает, а большего от него тут и не требуется.

У меня с Даниилом Андреевым и его "Розой Мира" отношения не сложились - пробовал читать в возрасте двадцати пяти лет. Показалась мне эта книга слишком занудной и фантастичной. В возрасте сорока пяти лет попробовал сделать ещё одну попытку освоить послание Андреева - и опять ничего у меня не вышло.
Увы - не мой писатель и не моя книга... Не каждую книгу мои мозги в состоянии воспринять. Особой трагедии в этом не вижу - достаточно других писателей, от которых я узнаю много нового в гораздо более приемлемой (для меня) форме.

Аманда, вы, вероятно, заметили, что большую часть своих впечатлений я вынес из "Зенитных комплексов Эль-Эфесби". На мой взгляд - классный текст! И символика обыграна мастерски.
Да и финальный рассказ цикла ("Отель хороших перерождений") - вполне достойный креатив.

Мнение моё, совсем не обязательное для остальных.

Хочу сказать вам, Аманда, что всегда рад видеть вас на своей страничке.

Автор не обязательно разделяет религиозные, метафизические, политические, эстетические, национальные, фармакологические и прочие оценки и мнения, высказываемые персонажами книги, ее лирическими героями и фигурами рассказчиков.

Чтобы вы знали, меня зовут Семен Левитан.

Я родился и вырос в Одессе, на пятой станции Большого Фонтана. Мы жили совсем рядом с морем, в сталинской квартире конца тридцатых годов, доставшейся моей семье из-за минутной и не вполне искренней близости к режиму. Это было просторное и светлое жилище, но в его просторе и свете отчетливо присутствовал невыразимый советский ужас, пропитавший все постройки той поры.

Однако мое детство было счастливым. Вода в море была чистой (хотя тогда ее называли грязной), трамваи ходили без перерывов, и никто в городе не знал, что вместо английского языка детям надо учить украинский - поэтому отдали меня в английскую спецшколу. По странному совпадению, в ее вестибюле висела репродукция картины «Над вечным покоем» кисти одного из моих великих однофамильцев - Исаака Левитана.

Я не имею отношения к этому художнику. Зато, если верить родителям, я отдаленный родственник знаменитого советского радиодиктора Юрия Левитана, который в сороковые годы озвучивал по радио сводки информбюро. Очень может быть, что именно гены подарили мне сильный и красивый голос «таинственного серебристо-ночного тембра», как выразилась школьная учительница музыки, безуспешно учившая меня петь.

Документальных свидетельств родства я не видел - никаких архивов у нас не сохранилось. Но семейное предание заставило маму купить целый ящик записей Левитана на гибких пластинках, сделанных из старых рентгенограмм. Подозреваю, что эта же сень отраженного величия заразила папу-преферансиста поговоркой «я таки не играю, а счет веду».

Слушая размеренный, как бы неторопливо ликующий голос Левитана, я с детства изумлялся его силе и учился подражать ей. Я запоминал наизусть целые военные сводки и получал странное, почти демоническое удовольствие от того, что становился на несколько минут рупором сражающейся империи. Постепенно я овладел интонационными ухищрениями советского диктора, и иногда мне начинало казаться, что я настоящий ученик чародея - мой неокрепший голос вдруг взрывался раскатом громоподобных слов, словно бы подкрепленных всей танковой мощью центральной Азии.

Родителей весьма впечатлял мой имитационный талант. С другими людьми обстояло чуть сложнее.

Дело в том, что моим родным языком был не столько русский, сколько одесский. И мама, и отец говорили на уже практически вымершем русифицированном идише, который так бездарно изображают все рассказчики еврейских анекдотов. Я, можно сказать, и вырос внутри бородатого и не слишком смешного анекдота, где фраза «сколько стоит эта рыба» звучала как «скильки коштуе цей фиш».

Этот специфический одесский parlance впитался в мои голосовые связки настолько глубоко, что все позднейшие попытки преодолеть его оказались безуспешными (забегая вперед, скажу, что густая тень идиша легла не только на мой русский, но и на мой английский). Поэтому, хоть изображаемый мной Левитан звучал совершенно естественно для моих родителей, приезжих из Ма-а-асквы он смешил до колик. Мне же их тягучий как сгущенка северный выговор казался до невозможности деревенским.

Летом меня отправляли в странный пионерлагерь, расположенный совсем рядом с домом - он помещался в здании интерната для глухонемых, которых на лето, надо думать, вывозили на север. В палате пионерлагеря я развлекал более сильных и наглых ребят своим небольшим даром.

Надо сказать, что я был слабосильным мальчиком. Сперва родители надеялись, что мой рост и сила лишь временно зависли на какой-то небесной таможне, и я еще наверстаю свое. Но к шестому примерно классу стало окончательно ясно, что папа создал не Голиафа, а очередного Давида.

Мудрый Фрейд не зря говорил, что анатомия - это судьба. Мой имитационный талант оказался единственным противовесом жестокому приговору природы. Но все-таки противовес существовал, и гопники с гегемонами били меня не слишком часто - я умел их развлечь.

Сперва я просто читал заученные наизусть военные сводки, пестрящие дикими географизмами - в темной палате они звучали непобедимыми азиатскими заклинаниями. Но постепенно это наскучило моим слушателям, и я начал импровизировать. И вот здесь выяснились удивительные особенности моей магической речи.

Любая из страшных историй, которые дети рассказывают друг другу в темноте, приобретала в моем исполнении иное качество - и пугала даже тех, кто обычно смеялся над страшилками. Мало того, самые простые слова, обращенные к моим товарищам по палате в темный час после отбоя, вдруг наполнялись жутким многозначительным смыслом, стоило мне произнести их голосом Левитана.

Любой этнограф, знакомый с особенностями евразийского детства, знает, что в подростковой среде соблюдаются строгие социальные протоколы, нарушение которых чревато такими же последствиями, как неуважение к тюремным табу. Но моя волшебная сила ставила меня выше подобных правил. В минуты имперсонаций я мог, как тогда выражались, «бакланить» без всяких последствий, говоря что угодно кому угодно - и с этим смирялись, как бы почитая сошедшего на меня духа. Разумеется, я не ставил подобных экспериментов в своем обычном худосочном качестве, когда в палате становилось светло.

Была, впрочем, одна досадная проблема - о ней я уже упоминал. Некоторые ребята обладали иммунитетом к моей магии. Мало того, я их смешил. Обычно это были москвичи, занесенные к нам потоками арктического воздуха.

Причина была в моем одесском выговоре - он казался им смешным и несовместимым с грозным смыслом произносимых слов. В такие минуты я ощущал нечто похожее на трагедию поэта, которому легкая картавость мешает обольстить свет чарами вполне гениальных строк. Но москвичей среди моих слушателей было мало, и некоторые из них таки падали под ударами темных крыл моего демона, так что по этому вопросу я переживал не особо.

С одним из москвичей я даже подружился. Его звали Влад Шмыга. Это был толстый мрачный парень с очень внимательными глазами и вечно потным ежиком. Мне льстило, что он был одним из тех северян, кто не смеялся над моим выговором, а его, несомненно, впечатлял мой талант.

В нем было что-то военно-детдомовское - только его хотелось назвать не сыном полка, а сыном заградотряда. Его любимым эпитетом было слово «убогий», применявшееся ко всему, от погоды до кинематографа. Кроме того, у него было необычное хобби.

Он вел досье на каждого мальчика из нашей палаты - в общей тетради, которую хранил в мешке с грязным бельем под защитой нескольких особо пахучих носков. Мне он ее доверительно показал, когда мы курили сырые ростовские сигареты в кустах возле столовой. Про меня там было написано следующее:

Семен Левитан.

Обладает умением говорить голосом загробного мира, отчего ночью делается страшно. Может не только напугать до усрачки, но и утешить и вдохновить. Таким образом, имеет уникальную способность, близкую к гипнозу. Способен выражаться красиво и заумно, так что кажешься себе некультурным дураком, но, когда забывается, начинает говорить быстро и с сильным еврейским акцентом. Тогда гипноз пропадает.

Я, конечно, и сам про себя все это знал - только формулировал чуть иначе. Однако я был знаком с собой вот уже двенадцать лет, а Владик выделил из меня эту смысловую суть всего за несколько дней. Мало того, за этот короткий срок он успел проделать то же самое и с остальными соседями по палате, и это, конечно, впечатляло. Наверное, именно тогда я впервые понял, что кроме меня в мире есть много других специфически одаренных людей, и гордиться своим даром следует очень осторожно.