«Гадкие лебеди»: редкий пример неразвлекательной кинофантастики.
Только что я посмотрела один из самых лучших российских фильмов последних лет. Сразу скажу, что не воспринимаю российские комедии/ужасы и фильмы о крутых парнях, поэтому с ними даже сравнивать не буду. Каждому своё. Я говорю о серьёзном кино. И даже не об «Острове», и не о нашумевшем «12», который сам по себе являлся лишь римейком более старого образца и ничего нового не добавил. Фильм «Гадкие лебеди» я ставлю в один ряд с шедеврами Тарковского и с недавно просмотренной «Пылью». Не сравниваю, а просто ставлю рядом. Кто смотрел, тот поймёт почему.
Кино не для всех. И от этого становится особенно грустно. Потому что кино умное, интересное, задевающее за живое. К сожалению, или к счастью, я ещё не читала то произведение Стругацких, по которому был снят этот фильм. Это у меня ещё впереди. Так что я не стану сравнивать, а смогу просто оценить кино, как произведение искусства.
В двух словах о сюжете. В небольшом российском городке стали происходить аномальные явления. Всё время идёт дождь, вокруг наблюдается «инфракрасное свечение». Причём от дождя грубеет кожа, выпадают волосы. Примерно в это же время в городе появились так называемые «мокрецы». Никто не знает, являются ли они людьми или уже нет. «Они не такие как мы», вот и всё, что могут сказать о них окружающие. И разумеется всем сразу стало страшно, ведь тот, кто не похож на нас, должен оказаться врагом. Мокрецы обладают каким-то невиданным знанием и пытаются донести его до людей, но никто очевидно не хочет их слушать. Кроме детей.
В городе была школа-интернат для гениальных детей. Теперь их учителями и стали мокрецы. В город понаехали военные, идёт вопрос о судьбе города, а главное, никто не знает, что делать с этими детьми, которые теперь тоже стали весьма странными и пугающими, и что делать с мокрецами. То, что их нельзя выпускать с этим согласны все.
И вот в этот город приезжает наш герой, писатель и отец одной из девочек. Он пытается разобраться в происходящем и спасти свою дочь. Он понимает, что людям всё равно, что станет с детьми, раз они перешли на сторону мокрецов. Люди всегда хотят избавиться от тех, кто на них непохож они чувствуют в них угрозу. Дальше рассказывать не имеет смысла, надо смотреть, надо слушать, а главное, надо хотеть понять.
Слова, диалоги, монологи, вопросы и ответы это надо слышать. Это надо понимать. То, как дети говорят совершенно взрослым языком о том, о чём дети обычно не задумываются Своими суждениями, своими вопросами они ставят взрослых в тупик. Они мыслят по-другому. И взрослым становится страшно.
В фильме много интересных мыслей, наверняка они пришли сюда из книги. Чего стоит одна идея о тоске. О том, что иным можно стать, когда в тебе много этой тоски, когда ты ещё в состоянии это испытывать. Тогда возникает неприятие жизни, окружающей действительности и желание, дикое желание всё изменить. С возрастом это проходит, пропадает желание перемен.
В меру оригинальная съёмка. Город, в котором всегда дождь. Напомнило фильмы Алекса Прояса «Ворон» и «Тёмный город». Старые здания, кругом царство упадка и деградации. Вода капает и с неба и с потолка, вода в подъезде, в картире, везде. И всё это имеет оттенок красного из-за того странного света, идущего, кажется, прямо с неба.
Порадовала актёрская игра. Без излишней театральности и пафоса, но с чувством. Таким людям веришь. Мне даже дети понравились. Особенно дочка главного героя и самый маленький мальчик. В речи остальных было что-то от роботов, но в целом это не раздражало и смотрелось уместно.
После фильма взглянула на себя по-другому и так стало страшно Захотелось что-то изменить, себя, других, чтобы остановить эту тотальную деградацию, убийство человечеством самого себя. Так хочется, чтобы жизнь наша была яркой, солнечной и необыкновенной.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Гадкие лебеди
Когда Ирма вышла, аккуратно притворив за собой дверь, длинноногая, по-взрослому вежливо улыбаясь большим ртом с яркими, как у матери, губами, Виктор принялся старательно раскуривать сигарету. Это не ребенок, думал он ошеломленно. Дети так не говорят. Это даже не грубость, – это жестокость, и даже не жестокость, а просто ей все равно. Как будто она нам тут теорему доказала, просчитала все, проанализировала, деловито сообщила результат и удалилась, подрагивая косичками, совершенно спокойная. Превозмогая неловкость, Виктор посмотрел на Лолу. Лицо ее шло красными пятнами, яркие губы дрожали, словно она собиралась заплакать, но она, конечно, не думала плакать, она была в бешенстве.
Да, подумал Виктор, и с этой женщиной я жил. Я гулял с нею в горах, я читал ей Бодлера, и трепетал, когда прикасался к ней, и помнил ее запах… Кажется даже дрался из-за нее. До сих пор не понимаю, что она думала, когда я читал ей Бодлера? Нет, это просто удивительно, что мне удалось от нее удрать. Уму непостижимо, и как она меня выпустила? Наверно, я тоже был не сахар. Наверное, я и сейчас не сахар, но тогда я пил еще больше чем сейчас, и к тому же полагал себя большим поэтом.
– Тебе, конечно, не до того, куда там, – говорила Лола. – Столичная жизнь, всякие балерины, артистки… Я все знаю. Не воображай, что мы здесь ничего не знаем. И деньги конечно, бешеные, и любовницы, и бесконечные скандалы… Мне это, если хочешь ты знать, безразлично, я тебе не мешала, ты жил как хотел…
Вообще ее губит то, что она очень много говорит, в девицах она была тихая, молчаливая, таинственная. Есть такие девицы, которые от рождения знают, как себя надо вести. Она знала. Вообще то она и сейчас ничего, когда сидит, например, молча, на диване с сигаретой, выставив колени… Или заломит вдруг руку за голову и потянется. На провинциального адвоката это должно действовать чрезвычайно… Виктор представил себе уютный вечерок, этот столик придвинут к тому вон дивану, бутылка, шампанское шипит в фужерах, перевязанная ленточкой коробка шоколаду и сам адвокат, закованный в крахмал, галстук бабочкой. Все как у людей, и вдруг входит Ирма… Кошмар, подумал Виктор. Да она же несчастная женщина…
– Ты сам должен понимать, – говорила Лола, – что дело не в деньгах, что не деньги сейчас все решают. – Она уже успокоилась, красные пятна пропали. – Я знаю, ты по своему честный человек не взбалмошный, разболтанный но не злой. Ты всегда помогал нам, и в этом отношении никаких претензий я к тебе не имею. Но теперь мне нужна не такая помощь… Счастливой я себя назвать не могу, но и несчастной тебе не удалось меня сделать. У тебя своя жизнь у меня своя. Я, между, прочим, еще не старуха, у меня еще многое впереди…
Девочку придется забрать, подумал Виктор, она уже все, как будто, решила. Если оставить Ирму здесь, в доме начнется ад кромешный… Хорошо, а куда я ее дену? Давай-ка честно, предложил он себе. Только честно. Здесь надо честно, это не игрушки… Он очень честно вспомнил свою жизнь в столице. Плохо, подумал он. Можно конечно взять экономку. Значит, снять постоянную квартиру… Да не в этом же дело: девочка должна быть со мной, а не с экономкой… Говорят, дети, которых воспитали отцы, – самые лучшие дети. И потом она мне нравится, хотя она очень странная девочка. И вообще, я должен. Как честный человек, как отец. И я виноват перед нею. Но то все литература. А если честно? Если честно-боюсь. Потом она будет стоять передо мной, по-взрослому улыбаться большим ртом, и что я сумею ей сказать? Читай больше, читай, каждый день читай, ничем тебе больше не нужно заниматься, только читай. Он это и без меня знает, а больше мне сказать ей нечего. Потому и боюсь… Но и это еще не совсем честно. Не хочется мне, вот в чем дело. Я привык один. Я люблю один. Я не хочу по-другому… Вот как это выглядит, если честно. Отвратительно выглядит, как и всякая правда цинично выглядит, себялюбиво, гнусненько. Честно.
– Что же ты молчишь? – спросила Лола. – Ты так и собираешься молчать?
– Нет-нет, я слушаю тебя, – поспешно сказал Виктор.
– Что ты слушаешь? Я уже полчаса жду, когда ты изволишь отреагировать. Это же не только мой ребенок, в конце концов…
А с ней тоже надо честно? – подумал Виктор. Вот уже с ней мне совсем не хочется честно. Она, кажется, вообразила себе, что такой вопрос я могу решить тут же, за двумя сигаретами.
– Пойми, – сказала Лола, – я ведь не говорю, чтобы ты взял ее на себя. Я же знаю, что ты не можешь, и слава богу, что ты не возьмешь. Ты ни на что такое не годен. Но у тебя же связи есть, знакомства, ты все-таки известный человек, ты помоги ее устроить! Есть же у нас какие-то привилегированные заведения, пансионы, специальные школы. Она ведь способная девочка, у нее к языкам способности, и к математике, и к музыке…
– Пансион, – сказал Виктор. – Да конечно. Пансион. Сиротский приют… Нет-нет, я шучу. Об этом стоит подумать.
– А что тут думать? Любой был бы рад устроить своего ребенка в хороший пансионат или в специальную школу. Жена нашего директора…
– Слушай, Лола, – сказал Виктор. – Это хорошая мысль, я попробую что-нибудь сделать. Но это не так просто, на это нужно время. Я, конечно, напишу…
– Напишу! Ты весь в этом. Не писать надо, а ехать лично, пороги обивать! Ты же все равно здесь бездомник! Все равно только пьянствуешь и с девками путаешься. Неужели так трудно для родной дочери…
О, черт, подумал Виктор, так ей все и объясни. Он снова закурил, поднялся и прошел по комнате. За окном темнело, и по-прежнему лил дождь, крупный, тяжелый, неторопливый дождь, которого было очень много и который явно никуда не торопился.
– Ах, как ты мне надоел! – сказала Лола с неожиданной злостью. – Если бы ты только знал, как ты мне надоел…
Пора идти, подумал Виктор. Начинается священный материнский гнев, ярость покинутой и все такое прочее, все равно сегодня я ничего ей не отвечу. И ничего не стану ей обещать.
– Ни в чем на тебя нельзя положиться, – продолжала она, – негодный муж, бездарный отец… Модный писатель, видите ли! Дочь родную воспитать не сумел… Да любой мужик понимает в людях больше, чем ты! Ну что ты делаешь? От тебя же никакого проку. Я одна из сил выбиваюсь, не могу ничего. Я для нее нуль, для нее любой мокрец в сто раз важнее чем я. Ну ничего, ты еще спохватишься! Ты ее не учишь, так они ее научат! Дождешься еще, что она тебе будет в рожу плевать, как мне…
– Брось, Лола, – сказал Виктор, морщась. – Ты все-таки, знаешь, как-то… Я отец, то верно, но ты же мать… Все у тебя кругом виноваты…
– Убирайся! – сказала она.
– Ну вот что, – сказал Виктор. – Ссориться я с тобой не намерен. Решать с бухты-барахты я тоже ничего не намерен. Буду думать. А ты… – Она теперь стояла, выпрямившись, и прямо-таки дрожала, предвкушая упрек, готовая с наслаждением ринуться в свару.
– А ты, – спокойно сказал он, – постарайся не нервничать. Что-нибудь придумаем. Я тебе позвоню.
Он вышел в прихожую и натянул плащ. Плащ был еще мокрый. Виктор заглянул в комнату Ирмы, чтобы попрощаться, но Ирмы не было. Окно было раскрыто настежь, в подоконник хлестал дождь. На стене красовался транспарант с надписью большими красивыми буквами: «Прошу никогда не закрывать окно». Транспарант был мятый, с надрывами и темными пятнами, словно его неоднократно срывали и топтали ногами. Виктор прикрыл дверь.
– До свидания, Лола, – сказал он. Лола не ответила.
На улице было уже темно. Дождь застучал по плечам, по капюшону. Виктор ссутулился и сунул руки в карманы. Вот в этом скверике мы в первый раз поцеловались, думал он. А вот этого дома тогда не было, а был пустырь, а за пустырем свалка, там мы охотились с рогатками на кошек, а сейчас я что-то ни одной не вижу… И ни черта мы тогда не читали, а у Ирмы полна комната книг. Что такое была в мое время двенадцатилетняя девчонка? Конопатое хихикающее существо, бантики, чулки, картинки с зайчиками и Белоснежками, всегда парочками – троечками, шу-шу-шу, кульки с ирисками, испорченные зубы. Чистюли, ябеды, а самые лучшие из них-точно такие же, как мы: коленки в ссадинах, дикие рысьи глаза и пристрастие к подножкам. Времена новые, наконец, что-ли наступили? Нет, подумал он. Это не времена. То есть и времена, конечно, тоже… А может быть она у меня вундеркинд? Случаются же вундеркинды. Я – отец вундеркинда. Почетно, но хлопотно, и не столько почетно, сколько хлопотно, да в конце концов и не почетно вовсе, а так… А вот эту улочку я всегда любил, потому что она самая узкая. Так, а вот и драка. Правильно, у нас без этого нельзя, мы без этого никак не можем. Это у нас здесь испокон веков. И двое на одного…
При создании сюжетной линии такого гениального литературного произведения как «Гадкие лебеди» Стругацкие, как всегда, не пожалели уникальных жемчужин своей фантазии для того, чтобы донести свои идеи и замыслы. Это относится и к фантастическому несуществующему месту, где происходят события, и к динамике развития сюжета, и к масштабности конфликта мирозданий между собой и многое другое. Книга написана крайне сложно, но в, то, же время читается легко и представляет собой труд авторов, который так и пестрит различными философскими тезисами или афоризмами.
Действия происходят в некоем иллюзорном мире, который так явственно и настойчиво напоминает читателю прогнивший изнутри мир некоторых реальных людей. И мир этот – некоторый Город, где беспрестанно идет дождь, с неба льется на землю некий, почти что инфракрасный, свет и именно лишь в этой части земли, все здания мрачны, разрушены или находятся в полуразвалившемся состоянии, где с потолка тоже течет вода. Улицы этого города пустынны, лишь изредка по ней разъезжает автобус с учеными или милицейская машина. Все напоминает некий контраст миров: мира внешнего (самого Города) и внутреннего (где обитают еще люди и как-то пытаются устроить свой быт и жизнь вообще).
С героям повести «Гадкие лебеди» Стругацкие также не церемонились и не стеснялись придавать и приписывать черты реальных людей. Например, дети описаны как носители аномалий в умственном развитии, которые делают их в глазах общественности гениями и вундеркиндами, и которых так сложно понять простым людям. Виктор Банев, главный герой, писатель, попавший в комиссию по исследованию аномалии в Городе, наследовал от авторов черты В.Высоцкого, Б.Окуджавы и А.Галича. Это легко можно угадать даже тогда, когда, к примеру, читаешь стихи В.Высоцкого, которые многозначительно цитирует главный герой:
«Сыт я по горло, до подбородка,
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать…»
Герои «Гадких лебедей», заставляющие крепко задуматься над действительностью современной жизни
Удивительными свойствами в актуальном по сей день произведении «Гадкие лебеди» Стругацкие наделили своих персонажей и их действия. Каждый из героев повести свободно может увлечь читателя в мир философии жизни и той действительности, которая складывается между поколениями сегодня. Этот извечный общественный вопрос взаимоотношений между родителями и детьми, людей старшего поколения и молодого, подающего свои надежды, а также конфликты социального и даже глобального масштабного формата – все это вызывает у читателя довольно серьезный настрой и заставляет его задуматься о своей жизни, и жизни того общества, в котором он живет.
Так отношения между главным героем Виктором Баневым и его дочерью Ирмой достаточно сложные, показывающие ту нежелательную дистанцию, которая может возникнуть, а зачастую даже и возникает среди таких, казалось бы, близких людей. В современной семье подобные трещины в межличностных отношениях среди близких и родных людей – это очень частое явление и просто вопиющая проблема для общества. Герои в этой книге ведут себя так странно, пытаясь примкнуть то к одной группе (группе людей), то проявляют симпатии к другой группе (группе аномальных людей и детей, которые следуют за ними).
В первых рядах идейной подачи смысла книги выступает яркий контраст между человечностью Виктора Банина, некоторых его коллег и чудовищной жестокостью детей того лепрозория или школы для одаренных, в которой их учителями были мокрецы, пришедшие из другого мира. Это очерчивается полностью все страницы и буквально пропитывает их подобным сопоставлением. Очень сильно подчеркнута в повести «Гадкие лебеди» та мысль, которую Стругацкие хотели донести до читателя, что человеческому разуму очень сложно вынести в детях такое несоответствие, как жестокость, чуждость к душевному, полное отсутствие доброты и чувств. Во всем этом будто кроется мировая трагедия и катастрофа. Если даже дети перестали чувствовать доброту и нести радость, тогда что уж говорить о взрослых.
Как же все-таки видят «Гадких лебедей» читатели
Многие из читателей озадачены мрачностью и сложностью книги. Однако, чуть позже те же читатели отзываются о ее содержании, как о самом гениальном. По большому счету бытует мнение, что к тем больным темам, темной стороне героев и сложности подачи всего материала целиком, который автор гениально все же преподносит через интригу и любопытство о том некоем другом мире, нужно всего лишь привыкнуть. Затем лишь только наступает ясность осмысления происходящего в мире Города Гадких лебедей и уже невольно хочется сопоставлять их со своим миром и окружением.
«Гадкие лебеди» исключительно и трагична и комична. В ней есть все: от юмора, до трагедии мировых масштабов. Однако, как выразился однажды на съемках одной шоу-телепрограмм Леонид Мозговой, актер, сыгравший ученого в экранизации «Гадких лебедей»: «Через трагедию есть очищение». И не только он, но и основная масса читателей увидела в идейной подаче содержания повести некое очищение. Ведь и в самом деле, последние годы в средствах подачи культурной информации общественности уверенно показали себя со стороны именно развлекательных мотивов, но отнюдь не глубоко мысленных. Поэтому такие книги как «Гадкие лебеди» всегда будут адресованы людям исключительно независимо мыслящим и людям глубокомысленным.
А для кого-то эта книга напомнила о той тонкой материи любви дочери к своему отцу или отца к своей дочери, что Ирма и Виктор Банев послужат своими взаимоотношениями очень хорошим и уроком, и, в то же время, напоминанием о том, как бережно стоит относится к своим близким людям. Ведь жестокость гениального ребенка Ирмы никак не прибавила любви и здорового отношения к своему отцу, что, в принципе, естественно и нормально как для ребенка, так и для человечества в целом. А, стало быть, не гениальность и сухой безжизненный интеллект способен «склеить» отношения между двумя любыми людьми, а именно чувства и душевность.
Пища для ума
Находятся также и такие читатели, которые любят, так сказать, «зрить в корень». Именно им удается разглядеть в таком манящем своей таинственностью произведении как «Гадкие лебеди» желание Стругацких показать как отражение современный конфликт интеллекта и анти-интеллекта.
Ведь последние тенденции, складывающиеся в обществе в мире искусства, культуры и философии, показывают нам, что стремление к анти-интеллекту и большей части поверхностности и развлечениям захватывает все более и более широкую массу людей. И это печально, что люди перестали думать, не хотят размышлять, а лишь желают работать для развлечений и комфорта, а соприкосновение современного человека к средствам массовых информации всего лишь побуждает его к каким-либо поверхностным суждениям и даже нервным раздражениям.
В целом книга «Гадкие лебеди», действительно, поднимает важные и больные вопросы общественности, человечности, глубокомыслия и высокой культуры и духовности современного человека. И думается, что еще не одно поколение преткнется об этот камень с помощью этой гениальной повести братьев Стругацких, которые сделали все для того. чтобы человечество не «уснуло» на пути своего развития.
Таинственность и человеческая противоестественность «Гадких лебедей» братьев Стругацких
3 (60%) 2 votesАркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Гадкие лебеди
Когда Ирма вышла, аккуратно притворив за собой дверь, длинноногая, по-взрослому вежливо улыбаясь большим ртом с яркими, как у матери, губами, Виктор принялся старательно раскуривать сигарету. Это не ребенок, думал он ошеломленно. Дети так не говорят. Это даже не грубость, – это жестокость, и даже не жестокость, а просто ей все равно. Как будто она нам тут теорему доказала, просчитала все, проанализировала, деловито сообщила результат и удалилась, подрагивая косичками, совершенно спокойная. Превозмогая неловкость, Виктор посмотрел на Лолу. Лицо ее шло красными пятнами, яркие губы дрожали, словно она собиралась заплакать, но она, конечно, не думала плакать, она была в бешенстве.
Да, подумал Виктор, и с этой женщиной я жил. Я гулял с нею в горах, я читал ей Бодлера, и трепетал, когда прикасался к ней, и помнил ее запах… Кажется даже дрался из-за нее. До сих пор не понимаю, что она думала, когда я читал ей Бодлера? Нет, это просто удивительно, что мне удалось от нее удрать. Уму непостижимо, и как она меня выпустила? Наверно, я тоже был не сахар. Наверное, я и сейчас не сахар, но тогда я пил еще больше чем сейчас, и к тому же полагал себя большим поэтом.
– Тебе, конечно, не до того, куда там, – говорила Лола. – Столичная жизнь, всякие балерины, артистки… Я все знаю. Не воображай, что мы здесь ничего не знаем. И деньги конечно, бешеные, и любовницы, и бесконечные скандалы… Мне это, если хочешь ты знать, безразлично, я тебе не мешала, ты жил как хотел…
Вообще ее губит то, что она очень много говорит, в девицах она была тихая, молчаливая, таинственная. Есть такие девицы, которые от рождения знают, как себя надо вести. Она знала. Вообще то она и сейчас ничего, когда сидит, например, молча, на диване с сигаретой, выставив колени… Или заломит вдруг руку за голову и потянется. На провинциального адвоката это должно действовать чрезвычайно… Виктор представил себе уютный вечерок, этот столик придвинут к тому вон дивану, бутылка, шампанское шипит в фужерах, перевязанная ленточкой коробка шоколаду и сам адвокат, закованный в крахмал, галстук бабочкой. Все как у людей, и вдруг входит Ирма… Кошмар, подумал Виктор. Да она же несчастная женщина…
– Ты сам должен понимать, – говорила Лола, – что дело не в деньгах, что не деньги сейчас все решают. – Она уже успокоилась, красные пятна пропали. – Я знаю, ты по своему честный человек не взбалмошный, разболтанный но не злой. Ты всегда помогал нам, и в этом отношении никаких претензий я к тебе не имею. Но теперь мне нужна не такая помощь… Счастливой я себя назвать не могу, но и несчастной тебе не удалось меня сделать. У тебя своя жизнь у меня своя. Я, между, прочим, еще не старуха, у меня еще многое впереди…
Девочку придется забрать, подумал Виктор, она уже все, как будто, решила. Если оставить Ирму здесь, в доме начнется ад кромешный… Хорошо, а куда я ее дену? Давай-ка честно, предложил он себе. Только честно. Здесь надо честно, это не игрушки… Он очень честно вспомнил свою жизнь в столице. Плохо, подумал он. Можно конечно взять экономку. Значит, снять постоянную квартиру… Да не в этом же дело: девочка должна быть со мной, а не с экономкой… Говорят, дети, которых воспитали отцы, – самые лучшие дети. И потом она мне нравится, хотя она очень странная девочка. И вообще, я должен. Как честный человек, как отец. И я виноват перед нею. Но то все литература. А если честно? Если честно-боюсь. Потом она будет стоять передо мной, по-взрослому улыбаться большим ртом, и что я сумею ей сказать? Читай больше, читай, каждый день читай, ничем тебе больше не нужно заниматься, только читай. Он это и без меня знает, а больше мне сказать ей нечего. Потому и боюсь… Но и это еще не совсем честно. Не хочется мне, вот в чем дело. Я привык один. Я люблю один. Я не хочу по-другому… Вот как это выглядит, если честно. Отвратительно выглядит, как и всякая правда цинично выглядит, себялюбиво, гнусненько. Честно.
– Что же ты молчишь? – спросила Лола. – Ты так и собираешься молчать?
– Нет-нет, я слушаю тебя, – поспешно сказал Виктор.
– Что ты слушаешь? Я уже полчаса жду, когда ты изволишь отреагировать. Это же не только мой ребенок, в конце концов…
А с ней тоже надо честно? – подумал Виктор. Вот уже с ней мне совсем не хочется честно. Она, кажется, вообразила себе, что такой вопрос я могу решить тут же, за двумя сигаретами.
– Пойми, – сказала Лола, – я ведь не говорю, чтобы ты взял ее на себя. Я же знаю, что ты не можешь, и слава богу, что ты не возьмешь. Ты ни на что такое не годен. Но у тебя же связи есть, знакомства, ты все-таки известный человек, ты помоги ее устроить! Есть же у нас какие-то привилегированные заведения, пансионы, специальные школы. Она ведь способная девочка, у нее к языкам способности, и к математике, и к музыке…
– Пансион, – сказал Виктор. – Да конечно. Пансион. Сиротский приют… Нет-нет, я шучу. Об этом стоит подумать.
– А что тут думать? Любой был бы рад устроить своего ребенка в хороший пансионат или в специальную школу. Жена нашего директора…
– Слушай, Лола, – сказал Виктор. – Это хорошая мысль, я попробую что-нибудь сделать. Но это не так просто, на это нужно время. Я, конечно, напишу…
– Напишу! Ты весь в этом. Не писать надо, а ехать лично, пороги обивать! Ты же все равно здесь бездомник! Все равно только пьянствуешь и с девками путаешься. Неужели так трудно для родной дочери…
О, черт, подумал Виктор, так ей все и объясни. Он снова закурил, поднялся и прошел по комнате. За окном темнело, и по-прежнему лил дождь, крупный, тяжелый, неторопливый дождь, которого было очень много и который явно никуда не торопился.
– Ах, как ты мне надоел! – сказала Лола с неожиданной злостью. – Если бы ты только знал, как ты мне надоел…
Пора идти, подумал Виктор. Начинается священный материнский гнев, ярость покинутой и все такое прочее, все равно сегодня я ничего ей не отвечу. И ничего не стану ей обещать.
– Ни в чем на тебя нельзя положиться, – продолжала она, – негодный муж, бездарный отец… Модный писатель, видите ли! Дочь родную воспитать не сумел… Да любой мужик понимает в людях больше, чем ты! Ну что ты делаешь? От тебя же никакого проку. Я одна из сил выбиваюсь, не могу ничего. Я для нее нуль, для нее любой мокрец в сто раз важнее чем я. Ну ничего, ты еще спохватишься! Ты ее не учишь, так они ее научат! Дождешься еще, что она тебе будет в рожу плевать, как мне…
– Брось, Лола, – сказал Виктор, морщась. – Ты все-таки, знаешь, как-то… Я отец, то верно, но ты же мать… Все у тебя кругом виноваты…
– Убирайся! – сказала она.
– Ну вот что, – сказал Виктор. – Ссориться я с тобой не намерен. Решать с бухты-барахты я тоже ничего не намерен. Буду думать. А ты… – Она теперь стояла, выпрямившись, и прямо-таки дрожала, предвкушая упрек, готовая с наслаждением ринуться в свару.
– А ты, – спокойно сказал он, – постарайся не нервничать. Что-нибудь придумаем. Я тебе позвоню.
Он вышел в прихожую и натянул плащ. Плащ был еще мокрый. Виктор заглянул в комнату Ирмы, чтобы попрощаться, но Ирмы не было. Окно было раскрыто настежь, в подоконник хлестал дождь. На стене красовался транспарант с надписью большими красивыми буквами: «Прошу никогда не закрывать окно». Транспарант был мятый, с надрывами и темными пятнами, словно его неоднократно срывали и топтали ногами. Виктор прикрыл дверь.
– До свидания, Лола, – сказал он. Лола не ответила.
На улице было уже темно. Дождь застучал по плечам, по капюшону. Виктор ссутулился и сунул руки в карманы. Вот в этом скверике мы в первый раз поцеловались, думал он. А вот этого дома тогда не было, а был пустырь, а за пустырем свалка, там мы охотились с рогатками на кошек, а сейчас я что-то ни одной не вижу… И ни черта мы тогда не читали, а у Ирмы полна комната книг. Что такое была в мое время
Авторы описывают западноевропейскую страну периода примерно 1960-х годов. Главным героем является Виктор Банев, писатель-ветеран и выпивоха. Своим немного разнузданным поведением он провоцирует правителя страны Президента и сам понимает потребность скрыться подальше из столицы и уезжает в родной город.
В этом небольшом городе обитает его бывшая супруга по имени Лола и общая дочь по имени Ирма. Дочка активно общается с так называемыми мокрецами, собственно, относительно этих мокрецов и двигается дальнейший сюжет.
Эти странные люди с желтыми кругами около глаз обитают в городском лепрозории. Здание охраняется военными, но туда есть доступ и особенно к мокрецам притягиваются дети, которые обожают этих мутантов и ходят к ним учиться. Мокрецы в свою очередь предстают чем-то подобным духовным лидерам и людьми новой эпохи, как говорят в городе, они питаются книгами и не могут без литературы, поэтому в лепрозорий отправляют грузовики книг.
Также мокрецов считают в городе причиной непрекращающегося дождя, который появился с приходом мокрецов и, как узнают читатели в завершение, исчезнет с уходом таковых. Помимо этого в городе много других странностей, которые связывают с мокрецами и паранормальными способностями этих странных людей.
В городе также есть часть людей, которые настроены против мокрецов: молодчики из пролетариата, бургомистр и полицейский. Они регулярно ставят капканы на мокрецов, останавливают грузовики с книгами и чинят другие пакости. Банев, в целом нейтральный к мокрецам изначально, принимает сторону обитателей лепрозория, так как другая сторона ему не нравится абсолютно.
Также Виктор встречается с детьми, которые обучаются у мокрецов, он поражается зрелому мышлению и оригинальным суждениям этих молодых людей. По стандартным мерками каждый из них является вундеркиндом и не простым, а с высокими моральными ценностями.
Банев обитает в санатории, там работает его любовница и подруга Диана, которая помогает мокрецам и дает лекарства. Иногда он проживает в гостинице, где по вечерам напивается в ресторане и обсуждает мокрецов с другими жителями города: Юлом Големом (главврач лепрозория), Ремом Квадригой (спившийся художник), Павором Сумманом (санинспектор).
Голем считает мокрецов чем-то наподобие людей будущего, которые прибыли оттуда чтобы не допустить печального развития событий. Собственно, по итогу роман приводит читателя именно к такому выводу. Этим также объясняется и тяга детей к мокрецам, которые передают подрастающему поколению нужный опыт, чтобы они могли создать новое и процветающее человечество.
Банев спасает одного из мокрецов от бургомистра, защищает его. Также он доставляет задержанный полицейскими грузовик с книгами. Этим он заслуживает доверие мокрецов.
Павор Сумман участвует в похищении мокреца, так как он оказывается иностранным шпионом. Банев сдает его контрразведке и в награду получает медаль «Серебряный Трилистник» 2-й степени. Теперь он может вернуться в столицу, Президент снова благосклонен, но Виктор остается в городе.
Дети тем временем полностью перебираются к мокрецам, в городе остаются только взрослые. Мокрецы начинают эвакуироваться из города, они обучили детей и теперь могут уйти, с Баневым прощается мокрец Павел Зурзмансор, который ранее был супругом Дианы, потом уезжает и Голем. Дождь прекращается.
Диана с Баневым снова оказываются в городе, который теперь залит приятным светом. Банев говорит про себя: «всё это прекрасно, но только вот что - не забыть бы мне вернуться».
Картинка или рисунок Стругацкие - Гадкие лебеди
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Казакевич Звезда
Из-за весенней распутицы наступление советских войск было приостановлено. Среди бескрайних лесов Западной Украины застряли в грязи санитарные автобусы и машины с продовольствием, артиллерийский полк и обоз с боеприпасами.
Знаменитая комедия показывает нам семью Простаковых, где одним из главных героев оказывается глупый подросток Митрофанушка, который совсем не учится.